Семья Ладейщиковых

Аношкин Михаил Петрович

Петр рассмеялся.

За ужином дед Матвей дотошно расспрашивал Петра о новой работе. Петр отвечал неохотно, а старик не унимался.

Тоня постаралась перевести разговор на другую тему.

— Слушай, отец, мы к тебе скоро удить рыбу придем, — заявила Тоня.

— Рыбаки аховые, — засмеялся старик. — От вас вся рыба в глубину убежит.

— Не убежит! И на нашу долю останется. Мы не жадные, нам немного надо.

Дед Матвей засиделся допоздна, уходя, он напомнил Тоне, чтобы на рыбалку приходили с вечера, а

утром пусть лучше и не показываются.

Тоня, сказав про рыбалку лишь для того, чтобы переменить разговор, сейчас подумала о том, что и в самом деле неплохо бы провести выходной день на озере. Она и сказала об этом Петру.

— Брось, пожалуйста, эту затею, — поморщился он. — Не пойду я.

«Пойдешь! — подумала Тоня. — Уговорю!»

XVII

И хотя Петру не очень хотелось идти на озеро, тем более на ночь глядя, но он уступил уговорам Тони.

В субботу они собрались в недальнюю дорогу. Славика оставили у бабушки.

Дед Матвей поджидал гостей. На костре кипела уха. Дед то и дело поглядывал на дорожку, теряющуюся в лесной чаще.

Петр и Тоня пришли перед заходом солнца. Уже окутался синевой дальний берег.

— Смотри, смотри! — тихо сказала Тоня Петру. Он не мог догадаться, чего от него хочет Тоня, и растерянно смотрел туда, куда она ему показывала рукой.

— Боже мой! — с досадой всплеснула она руками. — Сюда смотри, а не туда!

Петр взглянул и увидел возле камышей серую утку и маленьких утят. Они плавали, ныряли и негромко переговаривались на своем птичьем языке.

— Невидаль какая, — проговорил дед Матвей, отодвигая котелок от костра, — их тут развелось уйма! Гомонят день-деньской, окаянные. Ужо осенью от них полетят перышки!

Озеро словно застыло. Камыши стеной стоят. Небо синеет и синеет. Солнце скоро скроется за лесом. Оно опускается медленно, словно старается подольше задержать свои лучи на озере, на камышах, кустарниках и дедовом шалаше.

— Вот и скрылось, — сказала Тоня. — Ну, отец, давай корми нас. Мы голодны.

Ужинали молча. Дед Матвей окончил первым, задымил трубкой и, подымаясь, сказал.

— Спать сегодня не придется. Лучить поедем.

— Ой! — радостно воскликнула Тоня, подскочила к отцу и закружилась с ним на поляне.

Дед повертывался неуклюже, и Петру казалось, что он вот-вот упадет.

— Хватит тебе, сорока! — незлобно отбивался старик. — Ишь, телячья радость на тебя напала!

Петр с тоской подумал: «Эх, придется целую ночь коротать. Удовольствие ниже среднего. Я откажусь». Тоня подсела к нему и спросила:

— Ты никогда не лучил?

— Нет.

— Это же прелесть! Мне лет пятнадцать было, когда отец взял меня в первый раз лучить. Никогда не забуду этой ночи. Ты сам увидишь, какая это красота!

— Тоня, а если я не поеду?

— Почему? — и потускнела

у нее в глазах радость.

— Не умею я…

— Как хочешь, — она отвернулась и стала задумчивой.

На рыбалку Петр поехал: не хотел обижать Тоню. На кормовое весло дед Матвей посадил Тоню; Петру он это дело не доверял: нужно грести тихо, без всплесков, а Петр так не сможет. Его посадили в середине лодки. Дед устроился в носу лодки. Здесь был ловко приспособлен небольшой каганец с сухими смолевыми поленьями. Снизу лежало несколько пластинок бересты — для запала. Перед самым отплытием дед Матвей подпалил бересту, и костер весело запылал в носовой части лодки. Тьма отодвинулась в сторону. Дед Матвей стоял у самого каганца, плотный, бородатый и держал в руках длинную острогу. Озерный царь!

Лодка плыла тяжело, но бесшумно. Тоня знала, как ее надо вести. Дед зорко вглядывался в озерную пучину Петр тоже посмотрел и поразился этой красоте: свет от костра чуть не до дна осветил воду. Проплывали сказочные заросли водорослей, мелькали зонты кувшинок. Местами заросли круто обрывались, и тогда пугала темень озерной глубины.

Но вот дед Матвей махнул Тоне рукой, чтобы перестала грести, и медленно стал приподнимать острогу, целясь во что-то невидимое. В его замедленном движении чувствовалось напряжение охотника, заметившего зверя. Дед резко опустил острогу и так же резко выдернул ее, Петр услышал глухой всплеск воды, кряхтенье деда, и к ногам изумленного Петра плюхнулось что-то тяжелое и длинное. «Щука!» — догадался Петр, и ему вдруг захотелось самому поймать острогой такую щуку. Он попросил об этом деда. Тот, не оборачиваясь, буркнул:

— Сиди и не выдумывай!

Тоня вступилась за мужа, и дед неохотно спросил:

— А сумеешь?

— Попробую.

Дед со вздохом передал Петру острогу и сказал:

— Не торопись. Да целься впереди головы. И главное — не спеши. А то поспешишь — людей насмешишь. И щуку не поймаешь и сам за милую душу в воду кувыркнешься.

Они поменялись местами. Петр встал с острогой. Тоня села на место мужа. Дед — за весло.

Неслышно скользит по воде лодка. На носу ее пылает каганец. Над озером чернеет звездное небо. Тишина. Петр стоит, крепко сжимая шершавый черенок остроги и, напрягаясь, всматривается в просвеченный костром кусок озера. Вдруг он увидел щуку, и дрожь пробежала по телу, сердце забилось сильней.

— Тише! — процедил он сквозь зубы. — Тише!

Дед Матвей перестал грести. В воде темнело длинное, веретенообразное тело рыбы. Она дремала. Петр, сгорая от нетерпения, замахнулся острогой и ударил с опережением, как его учил дед. Ударил так сильно, что покачнулся и едва удержался на ногах. Потянул острогу обратно и сразу понял, что промахнулся. Щуки не было.

— Тьфу! — рассердился дед. — Ты, может, корягу за щуку принял?

— Я ведь не слепой.