Семья мадам Тюссо
Шрифт:
– Нет, не коснется, что ты.
Хотел еще что-то добавить, но вдруг разозлила нотка подобострастия в собственном голосе. Сначала вспыхнула малым огоньком, потом распалилась в глухое внутреннее раздражение – он что, виноват в чем-то?
– Оль, ты хоть судно из комнаты унеси. Так и будем говорить в ореоле миазмов? По-другому никак нельзя, что ли? Фу…
Она распахнула глаза, чуть прогнулась назад, взглянула на него с неприязнью. Молча, будто и слов не могла подобрать. Да он уже и сам испугался своей нечаянной эскапады, но в тыл не уйдешь, надо принимать бой. Вернее, вставать
– А тебе не нравится, да? Ах, какие мы нежные, нам не нравится! – тихо и злобно прошелестела Ольга, будто ей в одночасье перехватило дыхание. – А ты хоть раз… Хоть в чем-то… Хоть в самой малости мне помог? Я бы отказалась, конечно, тебя бы, дурака, пожалела, но… Хотя бы ради приличия? Из уважения ко мне? Да черт с ним, с уважением! Хотя бы из жалости и сочувствия, из чувства сопричастности? Помог?
– Да чем я тебе помогу, Оль?..
– Да хотя бы то же судно вынести – переломился бы? Хоть раз?
– Я?
– Да, ты! Ишь как удивился, надо же! Не царское это дело, да? Нет, кто ты такой вообще?
– А ты не знаешь, кто я такой? Тебе напомнить?
– Давай, напомни! Очень интересно узнать!
– Я твой муж, Оля. Я с тобой в одном доме живу. И я не виноват…
– Ах, му-у-ж? Надо же, какое счастье! Оказывается, у меня муж имеется! А вот скажи мне, дорогой муж, какая мне от тебя польза в доме? Какая мне польза от тебя, моего мужа, в той трудной ситуации, в которую я попала? Что ты принес хорошего в мою жизнь? Свою вечно недовольную рожу? Свою брезгливость? У меня, что ли, брезгливости нет, как ты думаешь?
– Извини, Оль. Я не хотел тебя ничем обидеть. Правда.
– Еще бы ты хотел. Ты и без того живешь на моей территории как трутень. Тебя никто и не заставляет здесь жить, иди к своей мамочке. А что, там квартира большая! Это мы тут в однокомнатной втроем, повернуться негде.
– Оля! С кем ты разговариваешь? Кто-то в гости пришел? – вклинился в отчаянные Ольгины причитания тревожный тещин голос. – У нас есть что-нибудь к чаю, Оля? Подойди ко мне! Если гости пришли, надо сходить в магазин и купить чего-нибудь к чаю. Слышишь? Ну же, подойди!
– Сейчас, мама… – раздраженно махнула Ольга рукой в сторону перегородки, выходя из комнаты.
Было слышно, как она тихо причитает в ванной сквозь звук льющейся из крана воды:
– Как же я устала, как я устала… Когда все это кончится, господи… Да хоть бы комнаты раздельные были. Ни повернуться, ни разойтись! Ну сколько можно, никакой справедливости.
Юлиан обреченно вздохнул – все, сколупнула-таки себе болячку. Если заговорила о справедливости в квартирном вопросе – не остановишь. А раньше вроде договаривались – вопрос навсегда закрыт. Потому что поднимать его на повестку дня без толку. Но, видно, совсем прижала Ольгу за жабры повестка дня…
Так и есть – топает пятками по коридорчику, сейчас начнется. В окно, что ли, сигануть? С пятого этажа.
– Юлиан, я хочу спросить. Объясни мне, пожалуйста, чтобы я поняла, наконец. Не отворачивайся, смотри мне в глаза!
– Что получилось, Оль? – переспросил трусливо, делая вид, будто и в самом деле не понимает, о чем она спрашивает.
– А то! Как так получилось, что мы ютимся в однокомнатной квартире, а твои родители живут в полнометражной трехкомнатной? Как так получилось, что у тебя своей доли в родительской квартире нет? Разве ты им не родной сын?
– Я же объяснял тебе, Оль… Когда квартиру приватизировали, мы с Жанной отказались от своих долей в пользу мамы… И папа тоже отказался… Получилось, что мама – единоличная собственница.
– А почему? Потому что она так захотела? И вы послушались?
– Не надо, Оль… Зачем говорить об этом? Все равно ведь ничего не изменишь.
– Да, ничего не изменишь по документам. А совесть у твоей мамы есть? Она ведь прекрасно знает, в каких условиях мы тут существуем! Ей сына своего не жалко, нет?
– Оль… Мама больна. Ей сейчас не до квадратных метров, сама понимаешь.
– Ну да, конечно… Ей плевать на твои квадратные метры, так будет правильнее. Главное – у нее есть квадратные метры, а родной сын обойдется. Родной сын пусть в чужих миазмах живет и счастлив будет. И как ты? Очень счастлив, мамин сын?
– Оль, не надо. Прошу тебя. Очень прошу.
– Оля! Так что там с чаем? У нас есть что-нибудь к чаю? – заверещала капризно теща, накрывая высокой нотой его убитое «очень прошу».
Ольга махнула рукой, ушла на кухню, бросив за перегородку привычно: «Сейчас, мам».
Юлиан подошел к окну, напряг шею, повертел головой, прогнул спину назад, ухватившись за рыхлую поясницу. Спроси его, зачем он это делает, – не ответил бы. Наверное, организму движение после стресса понадобилось.
Шея болела. Спина тоже. За окном шел дождь. Было субботнее октябрьское утро. В такое утро понимаешь особенно отчетливо – жизнь не удалась. Ты занимаешься не тем, живешь не там, женат не на той. И если первые два обстоятельства можно списать на фатум, то в третьем сам виноват. А может, не виноват. Может, и надо было так, чтобы до конца испить вино жизненной неудачи. Кислое, аж скулы сводит.
Правда, почему он женился на Ольге? Почему потащился в загс, как телок на веревочке, и что в Ольге было такого уж завлекательного? Ведь ничего, ровным счетом. Даже городская жизнь ее ничему не научила, как была поселковой простушкой, так ею и осталась. Одни деньги да квадратные метры на уме. Только и прелестей, что эта квартира, которая досталась ей от первого мужа. Он от нее сбежал, как сбегают поверженные с поля боя, побросав все знамена, то есть не стал законное жилье отвоевывать. Тогда и тещиного духа здесь близко не было, жила себе мамаша в богом забытом поселке, копала свой огород, солила огурцы и капусту квасила. Ольга была симпатичной разведенкой, веселой и нахальной, и комфортной во всех отношениях, но не до такой же степени, чтобы влюбиться-жениться! Почему, почему он женился на ней? Как мама тогда сказала – это ж, мол, как постараться надо, чтобы организовать себе такой вопиющий мезальянс! Из кожи вон вывернуться, глаза закрыть и потерять инстинкт самосохранения! Как?!