Семья на ветру
Шрифт:
Все они еще испытывали почтение к доктору. Они порицали его за глаза, потому что не могли больше хвастаться своим знаменитым родичем: «Да, сэр, один из лучших хирургов в Монтгомери». Но при нем остались ученость и слава первоклассного хирурга, каким он был, покуда не совершил профессионального самоубийства, разочаровавшись в человечестве и пристрастившись к спиртному. Два года назад он вернулся в Бендинг, купил половину пая у владельца местной аптеки; лицензии врача его не лишили, но оперировал он только в случае крайней необходимости.
– Роза, – сказал Джин, – доктор обещал посмотреть Пинки.
Пинки
– Берер не взялся оперировать?
– Нет.
– Почему не сделали операцию в Бирмингеме?
– Не знаю.
– Гм… – Доктор надел шляпу. – Пулю необходимо извлечь, и как можно скорее. Она давит на сонную артерию. Это… во всяком случае, с таким пульсом везти никуда нельзя.
– Что же делать? – тяжело выдохнул Джин, и несколько секунд все молчали.
– Попросите еще раз Берера. Может, передумает. Или привезите врача из Монтгомери. Шансов мало – но операция может спасти его. Без операции – конец.
– К кому обратиться в Монтгомери?
– Эту операцию может сделать любой хороший хирург. Даже Берер, если бы он не был таким трусом.
Роза Джанни вдруг вплотную подошла к нему, глаза ее горели звериной материнской страстью. Она схватила доктора за лацкан пиджака.
– Ты сделаешь операцию. Ты можешь. Ты был такой хороший хирург. Лучше всех. Прошу тебя, Форрест!
Доктор отступил назад, стряхнув ее руки, а свои вытянул перед собой.
– Видишь, как дрожат? – спросил он, не скрывая иронии. – Смотри хорошенько. Я не рискну оперировать.
– А ты рискни, – поспешил вставить Джин. – Отхлебнешь глоток, и перестанут дрожать.
Доктор покачал головой, глядя на Розу.
– Нет. Мне как врачу не доверяют. Что будет не так, обвинят меня. – Доктор немного рисовался и тщательно выбирал слова. – Мое заключение, что Мэри Деккер умерла с голоду – я слыхал, – подвергают сомнению. Его ведь дал человек, который пьет.
– Я этого не говорила, – солгала одним духом Роза.
– Конечно, нет. Я упомянул об этом, чтобы вы поняли всю сложность моего положения: я должен быть предельно осторожен. – Он сошел по ступенькам вниз. – Советую вам, поговорите еще раз с Берером. Если он откажется, привезите кого-нибудь из города. До свидания.
С побелевшими от ярости глазами Роза бросилась за ним и догнала у калитки.
– Да, я говорила, что ты пьяница! – кричала она. – По-твоему, Мэри Деккер умерла с голоду и в этом виноват наш Пинки. Да как ты можешь судить? Нальешь глаза-то с самого утра! И что тебе далась Мэри Деккер? Она тебе в дочки годилась. Все видели, как она шастала к тебе в аптеку.
Подоспевший Джин схватил ее за руку:
– Замолчи, Роза. Форрест, уезжай.
Форрест сел в автомобиль и поехал. Миновав поворот, остановился, глотнул из фляжки. За распаханным хлопковым полем виднелся домик, где жила Мэри Деккер; полгода назад он свернул бы к ней, спросил: почему она не зашла сегодня в аптеку выпить бесплатно стакан содовой, порадовал бы ее флакончиком духов из образцов, оставленных утром коммивояжером. Он
Мысли его вернулись в дом брата.
«Будь я джентльменом, – думал он, – я бы не отказался оперировать. И еще один человек погиб бы из-за этого мерзавца. Потому что, если бы он не перенес операции, Роза бы заявила, что я нарочно убил его».
И все-таки, когда он ставил машину в гараж, на душе у него было скверно, не потому, что он должен был поступить иначе, – просто вся история выглядела очень уж безобразно.
Он не пробыл дома и десяти минут, когда за окном завизжали тормоза и в комнату вошел Бэч. Губы его были плотно сжаты, глаза прищурены, точно он боялся расплескать хоть каплю гнева: пусть весь выльется на того, кому предназначен.
– Привет, Бэч.
– Я хочу тебе сказать, дядя Форрест, чтобы ты не смел так разговаривать с моей матерью. Еще раз услышу – убью.
– Кончай, Бэч, – обрезал его доктор, – и садись.
– Она и так вся извелась из-за Пинки. А тут еще ты.
– Твоя мать сама меня оскорбила, а я смолчал.
– Она не знает, что говорит. Ты должен это понять.
Поколебавшись, доктор спросил:
– А какого ты, Бэч, мнения о Пинки?
– Не очень-то хорошего. – Но, спохватившись, опять стал задираться: – Не забывай, Пинки мой брат!
– Подожди, Бэч. Что ты думаешь о нем и Мэри Деккер?
Но Бэч уже закусил удила.
– Ты что мне зубы заговариваешь? Запомни, кто обидит мою мать, будет иметь дело со мной. А еще ученый. Разве справедливо…
– Я сам выучился, Бэч.
– А мне плевать! Мы поедем к Береру, потом в Монтгомери. Но если нигде ничего не выйдет, я приеду за тобой, и ты вытащишь эту проклятую пулю, или я тебя пристрелю.
Он перевел дыхание, кивнул, вышел из дому и уехал.
«Сдается мне, – сказал сам себе доктор, – кончилась моя спокойная жизнь в округе Чилтон». Он крикнул слугу-негра и велел подавать ужин. Потом взял сигарету и вышел на заднее крыльцо.
Погода переменилась. Небо нахмурилось, травы тревожно зашелестели, пролился мгновенный дождь. Минуту назад было жарко, а теперь лоб покрывала холодная испарина, он вытер ее платком. В ушах зашумело, он сглотнул, тряхнул головой. На секунду ему показалось, что он заболел, но шум вдруг отделился от него, стал расти – все ближе, громче, как будто прямо на него несся поезд.
II
Бэч Джанни проехал полпути до дому и вдруг увидел – огромная черная туча медленно заходила с юга, волоча по земле лохматый край. Она росла на глазах и скоро заполнила всю южную половину неба; ее нутро прорезали белые электрические вспышки, слышался нарастающий гул. Задул сильный ветер, мимо понеслись сломанные сучья, какие-то обломки, щепки, довольно крупные предметы, которые нельзя было распознать в сгущающейся тьме. Повинуясь инстинкту, Бэч выскочил из машины, ветер валил с ног, он бросился к высокому откосу, вернее, почувствовал, как его подхватило, швырнуло и распяло на этом откосе. Вокруг бушевал ад – он был в самом его центре.