Семья Рэдли
Шрифт:
Уилл берет со столика вазу и заглядывает внутрь, уставившись в темную дыру.
— Хелен, это не жизнь. Тут как в морге. Тут даже мечты мертвые.
Хелен так же тихо продолжает:
— Я была с Питером. Я была с ним помолвлена.Я его любила. Зачем было все это менять? Зачем я тебе понадобилась? Что это было, что ты за человек, почему тебе непременно надо явиться этаким посланником преисподней и все разрушить? Захотел посоперничать с братом? От скуки дурью маялся? Или это просто старый добрый комплекс неполноценности? Давайте всех
Уилл улыбается. Вот это уже больше похоже на прежнюю Хелен.
— Да брось, моногамия никогда тебе не подходила.
— Я была молодой и глупой. Да просто тупой, черт возьми. Не могла вообразить себе последствий.
— Тупость в том году была в моде. Бедный Пит. Не следовало ему тогда соглашаться на ночное дежурство… Ты же ему так и не сказала, да?
— Кому? — уточняет она.
— Пока что я имею в виду только Пита.
Хелен закрывает лицо руками.
— Ты-то все понимал.
— Девяносто второй, — с осторожностью выговаривает Уилл, словно эта дата — нечто хрупкое и ценное. — Урожай того года. Я все еще храню наш сувенир. Ты же знаешь, какой я сентиментальный.
— Ты сохранил мою… — Хелен поворачивается, глаза ее полны ужаса.
— Ну конечно, а как же. Разве ты бы на моем месте поступила иначе? — Уилл начинает говорить, как на сцене: — Живу в предместье твоей души? [7] — Он улыбается. — Вопрос риторический. Я знаю, что я — центр событий. Эйфелева башня. Но да, я храню твою кровь. И я уверен, что Пит узнал бы ее. Он всегда был снобом по части крови. Кстати, письма я тоже храню.
7
У. Шекспир, «Юлий Цезарь»; перевод И. Мандельштама.
Уилл аккуратно ставит вазу обратно на стол.
— Ты меня шантажируешь? — шепотом произносит Хелен.
Уилл морщится, недовольный формулировкой:
— Хелен, не принижай свои чувства. Твои письма были такие трогательные.
— Я люблю свою семью. Вот мои чувства.
Семья.
— Семью, — повторяет Уилл. Само слово ассоциируется с голодом. — Пита тоже считаем или только детей?
Глаза Хелен полыхают гневом.
— Ты смешон. Неужели ты думаешь, что ты мне дороже, чем он, только потому, что успел обратить меня раньше?
Как раз в этот момент по лестнице спускается Роуэн. Его не слышат, но это не значит, что не слышит он. Слов матери он не разобрал, но уловил взволнованные интонации в ее голосе. Он останавливается, чтобы подслушать Уилла. Его слова звучат четко, но их смысл ускользает от понимания.
— Раньше? — говорит Уилл почти сердито. — Хелен, нельзя обратить человека дважды.Ты растеряла навыки. Возможно, тебе стоит освежить воспоминания.
Роуэн переносит вес с правой ноги на левую, скрипит половица. Голоса умолкают, и секунду-другую не слышно ничего, кроме тиканья
— Роуэн?
Это мать. Мальчик думает, отвечать ли.
— Голова болит, — наконец объясняет он. — Я за таблеткой. Потом пойду прогуляюсь.
— А, — мать тоже реагирует только после долгой паузы. — Ладно. Хорошо. А когда ты…
— Позже, — перебивает Роуэн.
— Позже, ладно. Увидимся.
Ее голос звучит фальшиво. Но теперь-то как ему разобраться, что фальшиво, а что нет? Все, что он с детства считал реальностью, оказалось враньем. Ему хотелось бы возненавидеть родителей за это, но ненависть — сильное чувство, для сильных людей, а он совсем слаб.
Он проходит через прихожую на кухню. Открывает шкафчик с лекарствами, достает ибупрофен и смотрит на белую коробочку с таблетками.
Думает, хватит ли таблеток, чтобы покончить с собой.
Тисовое дерево
Они слышат, как Роуэн открывает и закрывает шкафчик на кухне. Когда он выходит из дома, Хелен снова может вздохнуть свободно. Но это лишь временное облегчение, оно улетучивается, едва сидящий на диване Уилл открывает рот.
— Могло быть и хуже, — говорит он. — Он мог бы найти письма. Или на его месте мог оказаться Пит.
— Заткнись, Уилл. Заткнись.
Но злость заразительна. Уилл встает с дивана и подходит к Хелен, как бы обращаясь к отсутствующему Питеру.
— Знаешь, Пит, — начинает он. — Меня всегда удивляла твоя неспособность к арифметике. Это при твоей-то квалификации, и не в чем-нибудь, а в медицине… Ну, разумеется, Хелен назвала тебе неправильные даты, и я недурно развлекся, запугивая консультанта до смерти, чтобы он соврал тебе, но тем не менее…
— Замолчи, замолчи, замолчи!
Хелен уже не думает.
Она набрасывается на Уилла и царапает его лицо, испытывая от этого облегчение. Уилл засовывает палец себе в рот, затем показывает ей. Хелен смотрит на кровь, кровь, которую она знала и любила больше всего на свете. Вот она, прямо перед ней, этот вкус может заставить ее забыть обо всем. Единственный способ побороть инстинкты — это выбежать из комнаты, но летящие ей в спину слова заставляют живо представить, как его губы изгибаются в довольной усмешке.
— Я же сказал, Хел, всего лишь до понедельника.
Роуэн сидит на кладбище, опершись на тисовое дерево, с дороги его не видно. Он принял всю упаковку ибупрофена, но чувствует себя точно так же, как и полчаса назад, только голова прошла.
Он понимает, что это и есть ад. Его жизнь — безжалостный приговор, и заточен в своем теле он надолго, лет на двести.
Он жалеет, что не спросил отца, как убить вампира. Роуэну действительно важно знать, может ли он покончить с собой. А вдруг в «Руководстве воздерживающегося»что-нибудь сказано на сей счет? Наконец он встает и направляется домой. Дойдя до остановки, он видит Еву, выходящую из автобуса. Она спешит к нему, и Роуэн понимает, что спрятаться не успеет.