Семья Рубанюк
Шрифт:
Он довел Сашка до прогалины, и тот увидел здесь лошадь с бидаркой.
Лесник стал ее отвязывать. Сашко наблюдал за ним исподлобья. То, что старик не донес на него и даже назвал своим внучонком, крайне озадачило мальчика. Но доверять леснику он все равно не мог Зачем бы тот водился с Малынцом?
— Полезай, — сказал объездчик.
Сашко взобрался на бидарку. Если бежать сейчас, дядько Филимон все равно догонит. А вот если сигануть на ходу, в кусты погуще…
Лесник сел рядом и стегнул кобыленку вожжами.
— Так, так. Значит, говоришь, Савченковых?.. А я вот зараз припомнил, чей ты…
Голос у него был не такой злой и строгий, как сначала, но Сашко насупился и ничего не ответил. Он помнил, что хата лесника стоит возле той дороги, которая от развилки пойдет вправо. Если объездчик повернет домой, он попросится по маленькой нужде, и тогда… Тогда нехай дядько Филимон попробует его догнать…
Лесник поехал не направо, а налево. Бидарка катилась легко и быстро, и Сашко втайне даже начал радоваться, что все так получилось.
Километрах в двух от лагеря старик натянул вожжи.
— Отсюда дойдешь сам? Не забыл дороги?
Сашко мотнул головой и быстро слез.
.
Еще далеко от землянок, на сторожевой заставе, Сашка задержали. Партизан, знающих мальчика, не оказалось, и один из них получил приказание сопроводить Сашка в штаб.
Он шел быстро, и Сашко, изрядно уставший, обиженно сказал:
— Дядько, у меня уже весь лоб мокрый…
Партизан зашагал медленнее.
Первым, кого в лагере увидел Сашко из знакомых, был Алексей Костюк. Он тащил в одну из землянок ведро с водой и, заметив мальчика, остановился.
— Здоров, землячок! — воскликнул он радостно-удивленно. — До батька в гости? Ну, заходи, заходи, погрейся…
Сашко сказал, что ему надо прежде повидать Игната Семеновича.
— Ишь ты! — усмехнулся Костюк. — Зараз отведу до Бутенко. Вот ведро поставлю…
Сашко смотрел на землянки, вырытые под ветвями огромных сосен, на людей, возившихся возле костра и около лошадей у коновязи. В лагере было многолюдно и оживленно. У саней, на которых стоял станковый пулемет, несколько партизан о чем-то горячо спорили. Но внимание Сашка было поглощено другим. Он искал глазами отца; его не было видно, а мальчику не терпелось повидать его.
Алексей вынырнул из своей землянки.
— Пошли!
— А где мой тато? — спросил Сашко.
— Найдем твоего тата…
Бутенко в штабной землянке не оказалось. За столом, с врытыми в земляной пол ножками, сидели начальник штаба Керимов, бывший секретарь сельрады Громак и еще двое мужчин в военной форме, но без петлиц и знаков различия.
— Связной из Чистой Криницы, — доложил Костюк.
Он легонько подтолкнул Сашка вперед.
Серьезное выражение на лице у паренька, вытянутые по швам руки вызвали у всех улыбки.
— Остапа Григорьевича сынок, — пояснил
— С чем хорошим пожаловал? — спросил тот, продолжая улыбаться.
— Мне бы самого товарища Бутенко, — солидно произнес Сашко.
— Это наш комиссар, а я начальник штаба, — сказал ему Керимов. — Секретов у Игната Семеновича от нас нет…
.
Посмотрев на Костюка, он осведомился:
— Покормили мальца? Нет? Передай, пусть сюда принесут, что там поскорее можно…
Комиссар, пробежав глазами бумажку, которую Сашко неохотно извлек из-под полы, передал ее Керимову.
Сашко устроился на ящике, возле топившейся железной печки, разглядывал землянку.
Свет из маленького оконца проникал сюда плохо, на столе горел светильник, сделанный из гильзы от снаряда. На бревенчатых стенах висели портреты Сталина и Хрущева. В углу, на деревянной подставке, стоял радиоприемник.
В дверях появился Бутенко. Его уже известили о приходе связного, и он, жмурясь, оглаживая густую бороду, вглядывался в полумрак.
— Рубанючок, говорят, пожаловал? — произнес он, шагнув от порога.
— Я тут! — воскликнул Сашко, вскакивая.
Бутенко ласково потрепал мальчика по щеке. Ему передали бумажку, он быстро прочел ее, и лицо его сразу стало серьезным и сосредоточенным.
— Молодцы! — сказал он, подсаживаясь к столу. — Этого мы давно ждали…
У Сашка от тепла слипались веки. Сквозь дремоту до него доносилось, как Бутенко, комиссар и Керимов, обсуждая что-то вполголоса, часто упоминали слова: «разъезд», «тридцать седьмой километр», «цейхгауз».
Потом он так и не мог вспомнить, когда заснул, не слышал, как Бутенко перенес его за холщовую занавеску на свою постель, снял с него мокрую обувь и бережно укрыл шубой.
Когда Сашко проснулся, в землянке было много людей; они громко разговаривали, и среди других голосов слышался голос батька. Затем заговорил Бутенко, и все умолкли.
Сашко понял далеко не все, о чем говорил Игнат Семенович, ему было лишь ясно, что речь идет о той бумажке, которую прислал Девятко. «Батько спросит, как я добирался, и я ему расскажу про дядька Филимона», — подумал он.
С этой мыслью Сашко заснул снова и спал до тех пор, пока его не разбудили.
Перед постелью стояли Бутенко и отец.
— Вставай, сынок, вечерять, — ласково говорил Остап Григорьевич. — Ночь впереди, еще выспишься.
Сашко приподнялся, но голова его бессильно валилась на подушку, глаза никак не открывались.
— Ну, пускай спит, — сказал Бутенко негромко.
— Наморился, сердешный, — так же тихо произнес Остап Григорьевич. — Он же голодный…
Сашко внезапно почувствовал, что ему действительно страшно хочется есть, а в землянке стоял такой аппетитный запах жареного, что дольше терпеть было невозможно.