Семя скошенных трав
Шрифт:
Нас пятнадцать. Мы — отовсюду, мы как обменные бельки или как птенцы бескрылышей в корзине. Я один тут с Запредельного Севера, Хаурэдэ — с Атолла, остальные — южане. Мы обвешаны амулетами, у Ынге и Фэти — лица в узорах их клана, нанесённых при инициации. Мы будущие ксенологи и дипломаты. И мы хохочем. Ынге завалилась на искусственный мех на полу, машет руками: «Я задохнусь! Это до смерти уморительно!» Хаурэдэ пытается казаться серьёзным — и не выдерживает, фыркает, как кит, всплывший подышать.
Гхеорг из Пскова смотрит на нас, уперев руки в бока. У него краснеет
— Вы, обгаженные тюлени! — рявкает он. — Играл я с вашими мамашами много раз!
Это нестерпимо! Я успеваю подумать: «Хэталь, вели ему замолчать хоть ненадолго, иначе мы вообще ничему у него не научимся!» — и снова закатываюсь.
— Вы понимаете, что такое порядок?! — спрашивает он грозно. — Возьмите себя руками! Или сейчас будете писать сочинение. На тему «Почему шедми в сто раз тупее людей». С доказательствами!
Но у него не получается. У него ещё долго не получается. Пока мы сами не устаём смеяться. Пока мы не привыкаем к его виду, к его тону, к оборотам его речи. К тому, что часть курса «Земля» у нас будет вести военный советник с Земли. К самим словам «военный советник»: они звучат для нас так архаично, так напыщенно, будто их вытащили из героической саги времён Рэги Полосатого.
Гхеорг крупнее большинства людей. Он как шедми среднего роста. Грива на его круглой голове острижена коротко, торчит вверх, как металлическая щётка. Такая же щётка иногда отрастает у него на лице, он сбривает её. Его глаза вечно прищурены, его нос сломан в двух местах, у него есть стальной протез переднего зуба, в общем, мы все считаем, что он вылитый персонаж героического эпоса. Суровый боец, способный удушить клыкобоя голыми руками.
Ему упорно не даются ни язык Атолла, ни тот обезличенный, суховатый вариант языка Срединного Архипелага, с примитивной грамматикой и обширным лексиконом, на который все переходят, чтобы быть понятыми в любом случае. Гхеорг честно пытается освоить правильную речь, мы честно пытаемся слушать внимательно — но стоит ему открыть рот, как нас душит хохот, мы ничего не можем поделать.
— Может, у тебя радугу поискать?! — рычит Гхеорг на Юрмэ. — Треснувшей рукояткой облезлого весла?!
Мы все понимаем, что он бранится — и Юрмэ понимает тоже. Но делать серьёзный, а тем более огорчённый вид — невозможно. Нам всё смешно: его пятнистая куртка, словно заляпанная тиной, его остриженная грива, его походка, его манера стоять, вытянувшись… нам смешно, когда он пытается учить нас стоять «в шеренгу» и стоять «в колонну», смотреть влево, смотреть вперёд… Гхеорг считает, что делает нечто важное; для нас это действо — экзотическая игра, мы толкаемся и тыкаемся, подражаем ему, поднося пальцы к виску, топаем при ходьбе — и прыскаем от любого слова.
Мы очень любим людей, они нам интересны. И нам страшно нравится Гхеорг, а его это бесит.
— Вы должны понять, что такое война! — рычит он.
Мы не понимаем. Не понимаем, что такое война в космосе, какое это может иметь к нам отношение, зачем нам эта покрытая
И тогда он приносит ВИДпроектор. С земной хроникой. И переходит на родной язык: мы понимаем русский и уже хорошо говорим по-английски.
Мы смотрим чудовищное видео. Молча. Не смеёмся больше. Наши ноздри сжимаются, у нас шок, даже не культурный шок.
Гхеорг спрашивает:
— Что вы поняли?
Мы молчим. Смотрим на него.
Он спрашивает:
— Что такое геноцид? Что такое оружие массового поражения? Что вы поняли, тюлени вы тупые?!
Мы ещё не можем сформулировать, но начинаем понимать.
Гхеорг говорит:
— Вот что такое Земля и люди. Хотите, чтобы это случилось с Шедом?
Мы молча слушаем. Мы не верим.
У Гхеорга взгляд ясновидящего шамана. Он смотрит сквозь нас. Он уморительно ругает нас, орёт на нас, выходит из себя от нашей весёлой непонятливости — потому что видит мертвецов.
Мы удивляемся: как можно так относиться к собственным сородичам? Гхеоргу они чужие, совсем чужие. Он жил на Кунданге, непонятно как, жил на Раэти, непонятно как… прижился на Шеде — и Шед ему свой.
Хоть он не может освоить наш язык.
Хоть он вечно орёт на кого-то из нас.
Но однажды я случайно слышу, как Гхеорг мрачно говорит Наставнику Утхэ:
— Я упаду и стану плоским, но спасу этих детей. Кого смогу.
Он — один из тех людей, которые помогали нам создавать Армаду, военно-космический флот. Он — один из тех людей, которые преподавали в новой Военно-Космической Академии стратегию и тактику земных войн. Юным шедми, которым было ужасно весело, потому что они не могли себе представить этой игры всерьёз…
Люди спешили, и Старшие спешили. Наши Старшие спешили научить шедми человеческой войне, войне, которая не отличает бельков от бойцов, войне, стирающей поселения, острова, народы — целиком. Обучение шло тяжело.
Мы не успели.
Я проснулся с намертво сжатыми ноздрями.
Все мои друзья-ксенологи — уже за пределом, в Вечных Водах. Гхеорг погиб в бою за Океан Третий. Я не понимаю, как мы могли смеяться тогда… С тех пор в мою душу воткнулся ледяной коготь тоски; я чувствую его почти всегда.
Вокруг — дрожащий полумрак. Молодая женщина тихонько молится; я чувствую себя персонажем древней героической саги.
— Послушай меня, милая мать, добрая дочь, — быстро шепчет женский голос. — Пригладь волны, как свою гриву, укроти огонь, уложи дым, защити своих детей, Хэталь… где бы они ни были…
Я стягиваю спальный мешок, сажусь. В холле уничтоженной станции прохладно, на стенах осел лёгкий иней; спящие подростки по макушки ушли в спальные мешки. Раннее-раннее утро высветлило оконный проём, а в помещении горит жирник. Хао сидит рядом, на коленях, держа у губ миску с водой. Услышав меня, вздрагивает, оглядывается.