Семья Тибо (Том 2)
Шрифт:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Слова прыгали перед глазами Женни, но глаза оставались сухими, пылающими, и она ежеминутно отрывала их от письма, чтобы метнуть беспокойный взгляд в сторону лифта, - она не могла думать ни о чем, кроме того, что Жак находится поблизости. Страх перед его появлением был так велик, что она не могла сосредоточиться на трагических строках записки, нацарапанных карандашом поперек страницы, в которых ее отец в роковую минуту, прежде чем сделать решительное движение, оставил след своей последней мысли о ней: "Пусть простит меня моя Женни..."
Она искала взглядом какой-нибудь уголок, где можно было бы спрятаться, какое-нибудь убежище. Ничего нет... Там, в углу, диванчик... Шатаясь, она
Но она не владела своими мыслями. Прошлое воскресало в памяти, и яркие картины проходили перед ее глазами, как фильм, прокручиваемый со сказочной быстротой... Непонятное начиналось для нее с конца того лета 1910 года, проведенного в Мезон-Лаффите. В то время, когда Жак, по всей видимости, с каждым днем все больше влюблялся, все более настойчиво стремился покорить ее; в то время, когда она сама с каждым днем все больше пугалась своего возрастающего смятения и своего желания уступить ему, - внезапно, без всякого предупреждения, ни строчки не написав ей, ничем не объяснив оскорбления, наносимого ей такой переменой, Жак перестал бывать у них... А потом однажды вечером Антуан вызвал Даниэля к телефону: Жак исчез!.. С этой минуты начались ее терзания. Что послужило причиной бегства или, может быть, хуже того - самоубийства? Какую тайну этот необузданный юноша унес с собой?.. Изо дня в день в течение всего октября этого памятного 1910 года, полная тревоги, она следила за бесплодными поисками Антуана и Даниэля, пытавшихся напасть на след беглеца, и никто вокруг нее, даже мать, не подозревал о ее страданиях... Так продолжалось многие месяцы... В полном молчании и душевном смятении, не имея даже поддержки в настоящем религиозном чувстве, она билась одна в этой тяжелой атмосфере неразгаданной загадки. Упорно скрывала она не только свое отчаяние, но и физическое недомогание, вызванное потрясением всего организма после такого удара... Наконец после года с лишним молчаливой борьбы, после того как силы то восстанавливались, то снова падали, наступило душевное успокоение. Теперь оставалось только позаботиться о теле. Доктора отправили ее на целое лето в горы, а с наступлением первых холодов - на юг... Именно в Провансе прошлой осенью она узнала из письма Даниэля к матери, что Жак отыскался, что он живет в Швейцарии, что он приезжал в Париж на похороны г-на Тибо. В течение нескольких недель после этого она находилась в глубоком смятении, но потом оно само собой улеглось, и, вопреки всему, так быстро, что она действительно поверила в свое выздоровление: между нею и Жаком все кончено, не осталось ничего... Так она думала. А сегодня вечером, в самый драматический час ее жизни, он вдруг снова предстал перед ней со своими бегающими зрачками, со своим недобрым лицом!
Она продолжала сидеть, нагнувшись вперед, не спуская испуганного взгляда с пролета лестницы. Мысли ее неслись галопом. Что ждет ее впереди? Случайная встреча, внезапное столкновение скрестившихся взглядов достаточно ли этого, чтобы всколыхнуть весь осадок прошлого, чтобы в один миг уничтожить физическое и моральное равновесие, с таким трудом достигнутое ею в течение нескольких лет?
По знаку Антуана Жак остался внизу, в холле.
Особа в черном атласном платье снова заняла свое место за кассой и время от времени бросала на Жака недружелюбные взгляды поверх своего пенсне. Скрытый в глубине оркестр, состоявший из рояля и визгливой скрипки, старательно наигрывал танго для одной-единственной пары танцующих, мелькавшей за стеклянной перегородкой. В столовой кончала обедать запоздалая публика. Из буфетной доносился звон посуды. Лакеи сновали взад и вперед с подносами в руках. Проходя мимо кассирши, они объявляли негромким голосом: "Одну бутылку "Эвиана" в третий номер", "Счет десятому номеру", "Два кофе в двадцать седьмой".
Горничная сбежала с лестницы. Кончиком своего пера особа в черном платье указала ей на Жака.
Горничная
"Телеграфируй доктору Эке, пусть срочно приезжает в Пасси. О9-13".
Жак попросил провести его к телефонной будке. В трубку он услышал голос Николь, но не назвал себя.
Эке был дома. Он подошел к телефону.
– Выезжаю. Через десять минут буду на месте.
Кассирша ждала около дверцы телефонной будки. Все, что имело отношение к "этому дураку из девятого номера", казалось ей подозрительным: даже больной обычно является нежелательным постояльцем в гостинице, а что же говорить о самоубийце?
– Понимаете, подобные дела в таком почтенном заведении, как наше... Мы не можем... категорически не можем... Необходимо немедленно...
В эту минуту на лестнице появился Антуан. Он был один и без шляпы. Жак бросился к нему.
– Ну что?
– Он без сознания... Ты звонил по телефону?
– Эке сейчас приедет.
Особа в черном платье решительно набросилась на них:
– Вы, может быть, домашний врач этой семьи?
– Да.
– Мы ни в коем случае не можем держать его здесь, понимаете?.. В такой гостинице, как наша... Необходимо перевезти его в больницу...
Антуан, не обращая больше на кассиршу никакого внимания, увлек брата в другой конец холла.
– Что случилось?
– расспрашивал Жак.
– Почему он решил покончить с собой?
– Понятия не имею.
– Он жил здесь один?
– Кажется.
– Ты сейчас поднимешься обратно?
– Нет. Подожду Эке, чтобы переговорить с ним... Давай сядем.
– Но, едва усевшись, Антуан снова вскочил.
– Где телефон?
– Он внезапно вспомнил об Анне.
– Следи за входной дверью. Я сейчас вернусь.
Анна лежала на диване в темноте, с открытыми окнами и спущенными шторами. Услышав телефонный звонок, она инстинктивно почувствовала, что Антуан не придет. Она слушала его объяснения, но они как-то не доходили до ее сознания.
– Вы меня поняли?
– спросил он, удивленный ее молчанием.
Она не в состоянии была ответить. Спазма сжимала ей горло, душила ее. Сделав над собой усилие, она прошептала:
– Не может быть, Тони!
Голос был такой глухой, такой изменившийся, что Антуан невольно сдержался на минуту, прежде чем дать волю раздражению.
– Что не может быть? Раз я вам говорю... Он без сознания! Я жду хирурга!
Пальцы Анны судорожно сжимали телефонную трубку, и она боялась вымолвить слово, чтобы не разрыдаться.
Антуан терпеливо ждал.
– Где ты находишься?
– наконец спросила она.
– В гостинице... Недалеко от площади Звезды.
Она повторила, как слабое эхо:
– Площадь Звезды?..
– После бесконечно долгих колебаний она наконец вымолвила: - Но ведь это совсем рядом... Ты совсем близко от меня, Тони!..
Он усмехнулся:
– Да, недалеко...
Она уловила улыбку в тоне его голоса, и надежды ее сразу ожили.
– Я знаю, о чем ты думаешь, - сказал Антуан, продолжая улыбаться.
– Но повторяю, мне придется провести здесь всю ночь... Лучше бы тебе спокойно вернуться домой.
– Нет, - крикнула она быстро и глухо.
– Нет, я не тронусь с места!
– И после минутного колебания прошептала: - Я буду ждать тебя...
Она откинулась назад, отстранила трубку от лица и глубоко вздохнула. Издали аппарат прохрипел ей в ответ:
– ...если мне удастся вырваться... но не слишком на это рассчитывай... До свиданья, милая...
Она живо приблизила телефон к уху. Но Антуан уже повесил трубку.
Тогда она снова растянулась на диване и лежала так, неподвижно, вся напряженная, вытянув ноги, уставившись в одну точку и все еще прижимая к щеке телефонную трубку.
– Госпожа де Фонтанен действительно замечательная женщина, - сказал Антуан задумчиво, усаживаясь рядом с Жаком после телефонного разговора. Он помолчал, затем заговорил снова: - Ты не виделся с Женни... с тех пор?
– Он живо вспомнил исчезновение брата, появление "Сестренки" и все, что в свое время удалось разузнать из этой смутной истории.