Семья Тибо, том 2
Шрифт:
Едва Женни успела включить электричество в передней, она прежде всего, – таково было первое ее движение всякий раз, как она возвращалась домой, взглянула, не подсунула ли консьержка под дверь телеграмму из Вены. Ничего. Сердце ее сжалось. Теперь нечего было и думать о том, чтобы получить известие от матери до их отъезда.
– Только бы сохранилось нормальное сообщение между Швейцарией и Австрией, – прошептала она. Это было теперь единственной ее надеждой.
– Сразу же по приезде в Женеву мы пойдем в консульство, – пообещал Жак.
Они все еще стояли в передней, преследуемые воспоминанием о минувшей ночи, чувствуя внезапную неловкость
– Что ж… – сказал Жак.
Он не двигался. Машинально нагнувшись, он поднял лежавшую на полу газету, медленно сложил ее и бросил на круглый столик.
– Я умираю от жажды, – сказал он наконец с несколько деланной непринужденностью. – А вы?
– Я тоже.
В кухне еще стояли на столе остатки еды.
– Наш завтрак, – сказал Жак.
Он отвернул кран и не закрывал его до тех пор, пока вода не стала прохладной; потом протянул стакан Женни, опустившейся на ближайший стул. Она отпила несколько глотков и вернула ему стакан, отведя при этом глаза: она была уверена, что он коснется губами того места, к которому только что прикасались ее губы… Он жадно выпил один за другим два стакана, удовлетворенно вздохнул и подошел к ней. Взяв ее лицо обеими руками, он наклонился. Но ограничился тем, что долго смотрел на нее, совсем близко. Потом с нежностью сказал:
– Моя дорогая, моя бедная девочка… Уже поздно… Вы измучились… А завтра ночью этот долгий путь… Вы должны хорошенько выспаться… На своей кровати, – добавил он.
Она съёжилась, не отвечая. Он заставил ее выпрямиться и довел до дверей ее комнаты; она еле держалась на ногах.
В комнате было темно; только слабый свет летней ночи проникал через открытое окно.
– А теперь вы должны спать, спать, – повторил он ей на ухо.
Она не двинулась с места. Прижавшись к нему, она продолжала стоять на пороге. Еле слышно она прошептала:
– Там…
"Там" – это значило: на диване, в комнате Даниэля… Он глубоко вздохнул и не ответил. Когда Женни согласилась ехать с ним в Швейцарию, он подумал: "Она станет моей женой в Женеве". Но после потрясений этого трагического дня… Равновесие мира было нарушено; кругом царило непредвиденное; исключительное стало законом; все обязательства теряли силу…
Еще несколько секунд, вполне сознательно, он боролся с собой. Отстранившись, он посмотрел ей в лицо.
Она подняла к нему свои прозрачные глаза. Одинаковое волнение, одинаковая радость, торжественная и чистая, заливала обоих.
– Да, – сказал он наконец.
LXXII. Воскресенье 2 августа. – Возвращение г-жи де Фонтанен
Симплонский экспресс [68] , который по расписанию должен был прибыть в Париж в семнадцать часов, только в двадцать три часа с минутами добрался до станции Ларош, где был немедленно поставлен на запасный путь, чтобы освободить главную магистраль для составов с продовольствием для армии. Экспресс состоял почти исключительно из старых вагонов третьего класса и был переполнен: в десятиместные отделения набилось по тринадцать-четырнадцать человек. В час ночи, после бесконечных маневров, поезд снова с трудом двинулся к столице. В три часа он со скоростью пехотинца прошел мимо станции Мелён и почти сейчас же остановился на мосту через Сену. Начавшее белеть небо освещало
68
Симплонский экспресс. – Симплон – тоннель на железнодорожном пути через Альпы, между Швейцарией и Францией.
Наконец в половине пятого, после бесчисленных остановок, мнимых отправлений, ожиданий в туннелях, поезд, свистя и тормозя у каждого семафора, медленно миновал парижское предместье и остановился на пути без платформы, в трехстах метрах от вокзала Париж – Лион – Средиземное море.
Госпожа де Фонтанен пошла вслед за пассажирами, которых служащие высаживали прямо на железнодорожную насыпь и направляли по полотну к зданию вокзала. Тяжелый чемодан бил ее по ногам, и она шаталась при каждом шаге.
Вену она оставила в разгаре предвоенной суматохи, выехав одним из последних поездов, предназначенных для иностранцев, которые направлялись в Италию. Она ехала трое суток; у нее было семь пересадок, и она не спала три ночи. Зато она добилась того, что иск против ее мужа был прекращен и имя де Фонтанена не фигурировало больше в следственных материалах.
Вокзал, переполненный солдатами в красных штанах, напоминал лагерь. Ей пришлось пробираться между винтовками, составленными в козлы, натыкаться на барьеры, охраняемые дневальными, десятки раз поворачивать обратно, пока не удалось наконец выбраться из вокзала. Не покидавшая ее мысль о сыне с новой силой овладела ею среди этих солдат. Она ничего не знала о нем. Дома она найдет его письма. Даниэль! Какая судьба ждет его? Она увидела его в красивом мундире, в сверкающей каске, верхом на коне у пограничного столба… Готовый к отпору защитник родины, находящейся под угрозой… Бог сохранит его! Бояться за него – значило бы недостаточно верить.
На улице ни одного такси, ни одного автобуса. Дойти до дому пешком было не так уж трудно: радость, что она наконец у цели, мешала ей по-настоящему чувствовать усталость. Но что делать с вещами? У камеры хранения стояли в очереди более ста человек. Кое-как волоча свой чемодан, г-жа де Фонтанен перешла через площадь и заметила открытый ресторанчик. Беспорядок на столиках, заспанные лица официантов, несколько ламп, продолжавших гореть, хотя уже совсем рассвело, – все говорило о том, что кафе, вопреки правилам, не закрывалось всю ночь. Молодая женщина за кассой, покоренная располагающей улыбкой путешественницы, согласилась подержать у себя чемодан, и г-жа де Фонтанен, освободившись от ноши, направилась к улице Обсерватории. Конец ее мучений был близок: через полчаса она будет с Женни, у себя, перед своим чайным прибором. Ее усталость почти исчезла.
Этот утренний Париж, Париж 2 августа, был уже так оживлен, что, подойдя к своему дому, она удивилась, что подъезд закрыт. Ее часы остановились. Проходя мимо швейцарской, на застекленной двери которой еще не были подняты занавески, она решила, что, как видно, сейчас не больше половины шестого. "Женни спит и, наверное, наложила цепочку, – подумала она, поднимаясь по лестнице. – Услышит ли она звонок в передней?"
На всякий случай, прежде чем позвонить, она попыталась открыть дверь своим ключом. Дверь отворилась: замок был заперт только на один поворот ключа.