Семья Тибо (Том 3)
Шрифт:
– А сколько дней ты пробудешь с нами?
Он ничего не ответил. Именно этого вопроса хотелось ему избежать. На самом деле его отпустили на четыре дня. Но он решил сократить отпуск. Ему вовсе не улыбалась перспектива провести в Париже четыре долгих дня, довольствоваться случайным уходом, без конца уставать.
– Сколько же?
– повторила она, обратив к нему вопросительный взгляд. Неделю? Шесть дней? Пять?
Он отрицательно покачал головой. Глубоко вздохнул, улыбнулся и только тогда ответил:
– Я уезжаю завтра.
– Завтра!
– Голос ее задрожал от огорчения.
–
– Это невозможно, Жиз, милая... На этот раз невозможно. Как-нибудь потом... Летом, быть может.
– Но я тебя совсем не видела! После стольких лет!.. Завтра? И я не могу даже остаться с тобой в Париже: я должна возвратиться в Мезон сегодня вечером! Завтра утром начинается мое дежурство, меня там ждут. Подумай только! Я уже три дня здесь; а накануне моего отъезда привезли шесть новых раненых.
– Зато мы нынче проведем вместе целый день, - сказал он примирительным тоном.
– Нет, это тоже невозможно!
– вскричала она с отчаянием.
– Я должна сейчас же ехать в Убежище. Нужно все устроить с тетиной мебелью, все ее дела, освободить комнату...
На глаза Жиз навернулись слезы. Он вспомнил ее детские горести. И снова ему пришла мысль: "Как было бы хорошо ощущать ее заботу, жить в этой атмосфере нежности".
Он не знал, что сказать. Он и сам был расстроен оттого, что их встреча вышла такой куцей.
– Может быть, я смогу добиться продления отпуска, - начал он лицемерно.
– Не знаю, право, но попытаюсь.
Глаза Жиз вспыхнули радостью, засмеялись. Омытые слезами, они стали еще прекраснее. (И это тоже напомнило Антуану былые годы.)
– Вот это правильно, - сказала она, хлопая в ладоши.
– И ты пробудешь у нас в Мезоне несколько дней.
"Какое она еще дитя!
– подумал он.
– И как очарователен этот контраст чего-то совсем детского с цветущей женственностью".
Желая переменить разговор, он с серьезным видом спросил:
– А теперь объясни-ка мне вот что. Как могло получиться, что никто не приехал с тобой в Париж? Это ведь не так далеко от Мезона! Оставить тебя одну во время похорон...
Жиз запротестовала:
– Но мы там ужасно заняты, ты и представить себе не можешь! Никак нельзя было... Ведь раз я уехала, остальным стало втрое больше дела!
Он невольно улыбнулся ее негодованию. Тогда чтобы окончательно убедить его, Жиз пустилась в пространные объяснения, рассказывала о работе в госпитале, об условиях жизни в Мезоне и тому подобное...
(С половины сентября 1914 года, после Марны, г-жа де Фонтанен, которую снедала жажда деятельности, задумала основать госпиталь в Мезон-Лаффите. У нее было там владение, доставшееся от отца, на опушке Сен-Жерменского леса; наниматели-англичане покинули Францию сразу же после объявления войны; старинный дом, таким образом, оказался свободным. Но помимо того, что дом был невелик, он находился далеко от вокзала и магазинов. Тогда-то г-жа де Фонтанен и обратилась к Антуану с просьбой предоставить ей виллу г-на Тибо, которая была значительно просторнее ее дачи и расположена поблизости от "всего". Антуан, разумеется, согласился и тут же
Антуан знал обо всем этом из писем. Он был счастлив, что поместье отца на что-то пригодилось, и особенно радовался за Жиз: ее праздная жизнь в Париже тревожила Антуана, и теперь он был доволен, что Жиз нашла теплый прием в семье Фонтаненов. Но, по правде говоря, он не проявлял большого интереса ни к деятельности госпиталя No 7, ни к даче Фонтаненов, которая под управлением неутомимой Клотильды, бывшей кухарки г-на Тибо, превратилась в своеобразный фаланстер, - там жили Николь и Жиз, там осел после ампутации ноги Даниэль, там поселилась, по возвращении из Швейцарии, Женни с ребенком. Поэтому он сейчас с интересом слушал болтовню Жиз; существование маленькой группки людей, о которой он думал не так уж часто, вдруг обрело в его глазах реальность.
– Из нас всех больше всего достается Женни, - поясняла Жиз, увлеченная разговором.
– Она не только возится с Жан-Полем, но и заведует бельевой; а ты представить себе не можешь, что это такое: стирать, гладить, штопать, изо дня в день вести отчетность, распределять белье в госпитале на тридцать пять коек, а иной раз на сорок или даже на сорок пять. К вечеру она просто валится с ног. Всю вторую половину дня она проводит в госпитале, но по утрам остается на даче из-за малыша... Госпожа де Фонтанен, так та, можно сказать, днюет и ночует в госпитале: она взяла себе комнату над конюшней, помнишь?
Антуану казалось странным, что Жиз (племянница целомудренной Мадемуазель) говорит о Женни и ее материнстве как о самой обыкновенной вещи. "Правда, - думал он, - это было три года назад... И потом, что прежде могло показаться скандальным, сейчас, когда происходит всеобщая переоценка ценностей, принимается много проще".
– И ты думал побывать в Париже и не посмотреть нашего малыша?
– с упреком вздохнула Жиз.
– Женни будет в отчаянии.
– А ты никому ничего не говори, глупышка.
– Нет, - ответила Жиз странно серьезным тоном и вдруг потупилась.
– От Женни я ничего не желаю скрывать и не буду.
Антуан удивленно взглянул на нее и промолчал.
– Ты думаешь, тебе продлят отпуск?
– снова приступила она.
– Попытаюсь.
– А как?
Он продолжал сочинять:
– Попрошу Рюмеля позвонить в военное учреждение, от которого это зависит.
– Рюмель...
– повторила задумчиво Жиз.
– Все равно я хотел заехать к нему сегодня, Я ни разу не видел его с тех пор, как... Хочу поблагодарить его за хлопоты по нашему делу.