Семя титана
Шрифт:
— Ну, вы немножко не так поняли, — смутился критик. — Дело в том, что у этого приятеля были к девушке весьма серьезные чувства. Поэтому Натан решил деликатно уйти с дороги.
— И при этом взять пятьдесят долларов.
Критик надулся и умолк. С минуту он обиженно смотрел себе под ноги, затем поднял умоляющие глаза на следователя.
— Да! Это гнусно. Воронович это понял после того, как оставил девушку в запертой квартире наедине с тем приятелем. Но она ему не далась, потому что была предана Натану. В конце концов, такого отношения к себе Инга не простила. Натан мне потом сказал, что после всего этого чувствует себя последней мразью и что сделает
Критик умолк и угрюмо уставился в пол. По его дряблым щекам покатились желтые слезы. «Этого ещё не хватало», — подумал Батурин и закусил губу.
— С тех пор они больше не виделись? — спросил он.
— Нет, — вздохнул Чекушкин. — Но могли бы увидеться сегодня, если бы Натан подождал ещё полтора часа. Тогда бы он остался жив.
— Значит, сегодня утром по телефону Воронович разговаривал с Калининой?
— А с кем же еще?
14
После той ночи, когда Инга выбежала из квартиры Чекушкина, она действительно больше не встречалась с Вороновичем. В этом критик не солгал. Чекушкин чувствовал себя виноватым перед девушкой, и это был единственный раз в жизни, когда он чувствовал себя виноватым перед кем-то. Да, Воронович продал тело своей возлюбленной, но он много страдал и искренне раскаивался в содеянном — это было чистой правдой. А Инга безумно любила заведующего отделом поэзии, и когда поняла, что она ему безразлична — ведь он был готов уступить её первому встречному, — чуть не бросилась под поезд по примеру Анны Карениной.
Однако с примером литературной героини она решила повременить. Не добежав метров двадцати до перехода, девушка зашла за киоск, присела на корточки и принялась рыдать. Ни продавец киоска, ни проходившие мимо прохожие не поинтересовались, что случилось с этой красивой девушкой. «За что мне такой крест — любить Вороновича? — изумлялась она сквозь слезы. Как теперь я буду жить без него?»
Жизнь без этого человека действительно потеряла всякий смысл. С Вороновичем было тяжело, но с ним не было этой леденящей пустоты. Без него стало никак. Полное небытие! И не было никого, кто бы мог его заменить.
«Сейчас приеду к Юльке и наглотаюсь таблеток, — мелькнула спасительная мысль. — Конечно, Юльке будет хлопотно с трупом, но что делать? Она поймет». Эта мысль заставила Ингу подняться с корточек и спуститься в метро. Перед входом в вагон она отерла ладонями слезы и одернула юбку с оторванной пуговицей. Зачем она это сделала, и сама не поняла. Ведь теперь ей все по фигу.
В летящем поезде она вглядывалась в черное стекло и думала, что, в сущности, она ещё очень молода, а вокруг пустота. А впереди? Представить страшно: бесцветная, однообразная жизнишка. Неужели так много для неё значил Воронович? Девушка вспомнила, что теперь его нет, и едва не разрыдалась на весь вагон. Может, правильней было подчиниться и не сопротивляться Чекушкину? Может, в сердце Вороновича тогда бы что-нибудь екнуло?
Инга вздрогнула, вспомнив ледяные руки Чекушкина, и слезливо подумала, что хорошо бы поскорее добраться до Юлькиной квартиры и залечь в ванну. Нужно поскорее смыть с себя всю эту грязь и облачиться в чистенький махровый халатик, а потом уже со спокойной душой наглотаться снотворных таблеток. Хотя перед ними можно будет в последний раз сварить кофе и с полотенцем
Но, кстати, почему именно солнечной? Ведь когда волны тащили её в море, затылок просто ломило от давивших на него туч. Однако когда она плыла обратно, то вовсю сияло солнце. И здесь не могло быть никакой ошибки, потому что в глазах плясали зайчики. Именно из-за них Инга сразу не смогла разглядеть лица появившегося на скале мужчины.
Однако сегодня она определенно не доберется до Чистых прудов. Голова раскалывалась ещё невыносимей, чем вчера, и пассажиров набилось будто сардин в консервную банку. И вдруг в черном окне среди этой заспанной консервной массы бедняжка увидела его. «Только не это!» — сверкнуло в больной голове, и девушка со стоном зажмурилась.
Должно быть, показалось. Не может же судьба быть такой жестокой! Инга украдкой принялась изучать отражавшихся в стекле людей, и чем внимательней всматривалась, тем больше приходила в ужас. Определенно он! Та же шевелюра с проседью и тот же грустный взгляд, обращенный в пустоту. Инга непроизвольно попятилась, но наткнулась на угрюмое непонимание пассажиров. «Девушка, выходит полвагона!»
Через минуту на станции действительно схлынуло полвагона, и теперь в такой визжащей юбке её мог не увидеть только слепой. Он подошел сзади и вежливо тронул за локоть. Пришлось угрюмо поднять глаза и разыграть изумление. Инга ещё не решила, как вести себя с ним: узнать или разыграть дурочку? Ведь от неё разит перегаром, табачищем и козлячьим чекушкинским духом. Наконец, она без косметики и на блузке масляные пятна от рыбы.
— Вот видите, — произнес он без всякого приветствия, как будто они только что расстались, — если судьба нас свела опять, значит, мы что-то друг другу не досказали.
Девушка скрестила на груди руки, чтобы замаскировать жирные следы от пальцев, и с тоской подумала, что ехать ещё целых пять остановок.
— Я не верю в судьбу, — произнесла Инга и тут же мысленно простонала.
Кажется, она совершила ошибку. Сейчас он ринется в свои блистательные рассуждения о судьбах и станет о чем-то выспрашивать. А это самое ужасное, поскольку от неё исходит аромат далеко не девичьей свежести. Ни к чему было вообще подавать голос.
Однако симпатичный незнакомец ничего не спросил, а только деликатно кашлянул.
— Я тоже не верил в судьбу, а сейчас понимаю, что от судьбы не убежишь, и чему быть, того не миновать, и что от нашей воли практически не зависит ничего.
После этих слов он замолчал надолго, должно быть, осмысливая смысл только что «прогнанной телеги». Но, видимо, так и не осмыслив, внезапно встрепенулся и произнес с натянутой улыбкой:
— Ну что ж, мне пора выходить. До свидания. Я вам ещё позвоню!
Молодой человек стремительно направился к выходу, и громкий вздох облегчения вырвался из полной груди девушки. Кажется, он что-то уловил. Впрочем, плевать она хотела: он ей не сват, не брат, а тем более — не муж. Но было бы замечательно, если бы он действительно позвонил. Только куда?
Словно подслушав её мысли незнакомец обернулся и крикнул на весь вагон:
— Но у меня нет вашего телефона!
Инга растерялась. Внутренний голос тут же забормотал цифры, но губы и не подумали шевельнуться. Не кричать же через головы пассажиров. К тому же она ещё не решила, стоит ли ему давать свой номер. Точнее, Юлькин.