Семя зла
Шрифт:
Настанет день, молча пообещал он себе. Настанет день, когда я снова уложу его на операционный стол, и на этот раз он так легко не выкрутится.
Бессмертный обрадовался, когда его наконец оставили в одиночестве. Он опустился на специально сооруженный для него диван, расслабился и постарался собраться с грустными мыслями.
Он предался ностальгическим воспоминаниям о других, приятных периодах своего долгого существования. О чудесной цивилизации под кроваво-красным солнцем, Арктуром, где он недавно провел десять тысячелетий.
Он
Но он почувствовал, что в кои-то веки утомлен. Он больше не испытывал готовности к бесконечному бегству, некогда овладевшей им. Он предчувствовал, что этот мир станет его последним приютом, и такая мысль порождала в нем смирение, смешанное со страхом. Однако он надеялся провести здесь счастливо остаток своих дней, как бы ни были они долги.
Как бы ни были они долги. Возможно, не так долги, как ему сейчас кажется. Порывистый Джулиан Феррдж — чем не первый охотник? Если не принять мер предосторожности, хирурга затянет в безжалостную и бесконечную трагедию, которая заменяла Бессмертному жизнь.
Он продолжал размышлять. Солнце клонилось к горизонту; за низкими окнами промелькнул красный шар, немного сходный с любимым Арктуром. Бессмертный не спал и ждал в темноте, пока оно взойдет снова.
Лондон двадцать второго века имел форму чаши.
В самом центре архаичным напоминанием продолжали стоять старые парламентские здания. Вокруг них раскинулись многочисленные правительственные департаменты, сливаясь на значительном удалении с традиционными зонами торговой активности, протянувшимися к северу вдоль Тоттенхэм-Корт-роуд, к западу и востоку по обоим берегам реки, а к югу до Ватерлоо. Здания эти, однако, были скромных пропорций и сохранили консервативный стиль двадцатого века. Дальше от центра уровень застройки постепенно повышался, так что на периферии этой ступенчатой имитации хабитата высота пригородных зданий достигала почти мили. Хабитатные пригороды, лишенные четкой линейной планировки, при близком рассмотрении напоминали трехмерные джунгли и, в сущности, ими являлись, поскольку лондонцы вновь открыли для себя услады садоводства. По мере удаления они сливались в блистающую изогнутую поверхность, придающую городу сходство с просторным стадионом. Когда солнце восходило над периметром, великая чаша улавливала его лучи, когда же опускалось за край, свет продолжал проникать через мириады промежутков, создавая внутри панораму теней и сияния.
Аэроплат Джулиана снизился к чаше, смешался с траффиком аппаратов, мельтешащих над городом подобно мошкаре, и опустился на крышу. Офис Курдона находился в Сентр-Пойнт, здании двадцатого века, затерявшемся среди других, более современных. Джулиан миновал приемный зал и проследовал в кабинет администратора.
Курдон ожидал его. Приветствие было холодным.
— Я догадываюсь, о чем вы намерены просить меня, и боюсь, что ответ вас не порадует, — начал чиновник.
Джулиан энергично прошагал к предложенному креслу и опустился в него. Он испытующе взглянул
— Итак?
— Бессмертному предоставили первый в истории вид на жительство для внесистемного мигранта. Через пять лет, если не возникнет возражений, он получит полноценное западноевропейское гражданство. Переходя к интересующим вас вопросам: вид на жительство выдан без дальнейших условий. Бессмертный отказался обсуждать тему технологических консультаций.
— Вы спрашивали его насчет секрета долголетия?
— Да, я адресовал ему ваш запрос, но и в этом он не проявляет стремления сотрудничать. Он намекнул, что секрет биологической перманентности, как он его называет, не принесет нам пользы.
Джулиан презрительно поджал губы.
— Честно говоря, я бессилен понять вас, государственных мужей. Чья это планета, наша или его? А как насчет корабля? Звездолет должен быть конфискован.
— Но почему? Это его собственность. Мы обязаны подчиняться требованиям законодательства.
— Законодательства! Законы таковы, какими мы их установили. Куда Бессмертному обратиться с протестом? Никуда. Он на полной нашей милости. Впрочем, корабль не слишком важен. Бессмертие важнее. Именно об этом следует задуматься.
— Не уверен, что могу с вами согласиться. Полагаю, Бессмертный прав. Бессмертие может оказать катастрофический эффект. Все, что мы создали, распланировано согласно характерному для нас ныне сроку жизни. Лично я вполне им доволен.
— Да пожалуйста, — фыркнул Джулиан. — Но не все в этом мире так благодушны. Можно же каким-нибудь образом выведать у него эту тайну? На какие средства он намеревается здесь существовать? Или правительство и об этом позаботится?
— Вообще говоря, нет. Ему предложили пособие, но Бессмертный отказался. Он рассчитывает зарабатывать на жизнь написанием книг и раздачей интервью. Кажется, в Сент-Джонс-Вуд домик себе прикупить хочет.
Хирург мрачно поразмыслил.
— Я вам скажу, что я об этом думаю, — заявил он. — Вся эта затея с его гражданством — чушь собачья. Черт побери, вы к нему относитесь, словно к человеку, но он не человек! Он пришелец из космоса. Если не расскажет нам то, что мы хотим узнать, мы у него это силой вырвем, физиологическим обследованием. Вы только дайте мне пару недель наедине с его телом, и я все разузнаю.
Он обошел молчанием весьма вероятную возможность, что Бессмертный и сам не знает, какой механизм поддерживает его в бессмертном состоянии, подобно тому как среднестатистический человек не сможет описать процессы собственного обмена веществ. Не упомянул он и того, что подобное обследование, скорее всего, причинит субъекту весьма значительный ущерб. Курдона и так взбесило, что Джулиан вообще заикнулся об этом.
— Феррдж, вы забываетесь! Подобные действия совершенно неприемлемы! Что скажут в остальном мире? Вы подумайте, что в Бонне скажут!
Джулиан пренебрежительно отмахнулся от этой попытки притянуть к делу вечные склоки между двумя столицами Западной Европы: Лондоном и Бонном.
— Было время, когда требования прогресса считались настоятельными, — заметил он. — Теперь у нас появилась беспрецедентная возможность увеличить сумму нашего знания, но это, кажется, никого даже отдаленно не интересует.