Семья Звонаревых
Шрифт:
— Все деньги, как русские, так и австрийские, мы сдадим в полевое казначейство, — распорядился Борейко.
— Значит, казначейские чиновники хорошо поживятся. Русские-то деньги они украсть не посмеют. За это в военное время полагается расстрел на месте, а австрийские, конечно, всё украдут, — заметил Звонарёв.
Звонарёв с Зайцем и арестованным Трофимовым направился в Люблин вместе с повреждённой пушкой, а батарея, согласно полученному приказу, двинулась вперёд. Ей предстояло за день пройти около тридцати километров по бездорожью.
Штаб 2-й гвардейской пехотной дивизии, куда
Совершенно убитый таким оборотом дела Трофимов бросился в ближайший госпиталь. Но и там поручику не повезло. Врачи нашли его здоровым и, улыбаясь, сообщили об этом. Ничего не поделаешь — пришлось Трофимову вместе с маршевой ротой идти на передний край.
Сбитые с укреплённых позиций австрийцы быстро отходили на запад, где на линии реки Сан у них был подготовлен укреплённый заранее рубеж.
Следуя по пятам противника, русские настигли австрийцев у самой укреплённой полосы и теперь пытались с ходу захватить её, но потерпели неудачу и, остановившись, стали подтягивать войска и артиллерию.
22
Свою батарею Звонарёв нашёл ещё стоящей в резерве. Вместе с прапорщиком прибыла уже исправленная пушка.
Тяжёлой батарее было поручено разрушить основной узел австрийской обороны. На небольшой горушке находился дот из железобетона и толстых бревён, имевший многослойную огневую оборону и окружённый несколькими рядами проволочных ограждений, делавших дот труднодоступным для атаки пехоты. Необходимо было его основательно разрушить. Без этого продвижение было невозможно. Поэтому Борейко особенно тщательно выбирал огневую позицию для батареи. Местность была ровная и приходилось ставить пушки за перелесками. Вася Зуев предложил расположить батарею на лесной полянке и пушки тщательно замаскировать ветвями. Прикинув положение батареи по карте, Борейко согласился.
С темнотой батарея начала занимать боевую позицию. Солдаты окапывались, рыли ровики для номеров.
В той же роще, где расположилась тяжёлая батарея, находился штаб Гренадёрского полка. Его командир, рослый краснолицый полковник, решительно запротестовал против такого соседства и потребовал перемещения батареи в другое место. На все разумные доводы Борейко полковник отвечал только криком. Чувствуя, как в нём закипает злость и опасаясь сорваться, Борейко поспешил покинуть полковника.
В это время подошла маршевая рота пополнения, которую привёл Трофимов. Увидев его, полковник справился, как Трофимов, артиллерист, попал в пехоту. Узнав причину, очень обрадовался и сразу зачислил его в штаб полка.
— Примите под свою команду тяжёлую батарею. Её командир очень несговорчив и не хочет считаться с моими указаниями, — пожаловался полковник Трофимову.
— Я сам из этой батареи, господин полковник, и отлично знаю её командира. Мало дисциплинирован, дерзок с начальством и груб с подчинёнными, — охарактеризовал Борейко Трофимов.
— Тем лучше! Я смеще его с командования, а назначу Вас командиром батареи, — решил полковник.
— Разрешите доложить, господин полковник, — вмешался в разговор адъютант полка, — нашему полку придётся атаковать
Полковник заколебался. Появление Зуева с пакетом от Борейко отвлекло его внимание от этих переговоров. Адъютант с полковником принялись рассматривать схему и переносить на свои карты те пункты, которые должна была обстрелять тяжёлая батарея.
О Трофимове забыли.
Воспользовавшись этим, поручик отошёл от Зуева и полковника подальше.
«Зачем лезть на рожон? — рассуждал он. — Помирать одинаково плохо что в пехоте, что в артиллерии. А тут, по всему видно, такое начнётся, что и костей не соберёшь. Нет, надо подобру-поздорову убраться подальше. Живём-то один раз…».
К вечеру Трофимов добрался до Люблина, на ночь устроился на одном из пунктов Красного Креста, а с утра направился в тыловой госпиталь. «Авось на этот раз повезёт», — подумал он. Но военный врач, осмотрев Трофимова, холодно проговорил:
— Вот что, милостивый государь, пеняйте на себя. По закону военного времени я обязан Вас задержать и передать куда следует. Вы покинули передовую, удрали в тыл. У Вас одна болезнь — ярко выраженная симуляция. А это попахивает дезертирством.
И военврач немедленно сообщил о дезертирстве поручика Трофимова в штаб 2-й гвардейской дивизии генералу фон Нотбеку. Оказалось, что в штабе было получено донесение командира гренадёр об исчезновении прикомандированного к полку поручика Трофимова. Бледный, насмерть перепуганный, он предстал перед генералом.
Задав поручику два или три вопроса, Нотбек тут же распорядился предать его военно-полевому суду по обвинению в дезертирстве. Суд собрался немедленно и вынес приговор: за дезертирство из части в виду неприятеля разжаловать Трофимова в солдаты и расстрелять.
Принимая во внимание первую судимость, генерал смягчил приговор, отправив его рядовым в свой полк с маршевой ротой. Командиру роты были даны специальные указания. Трофимова переодели в солдатскую форму Гренадёрского полка и поставили в общий строй.
Маршевая рота прибыла на место уже затемно. Ночью Трофимова направили на пополнение одной из рот полка, которая с утра должна была атаковать австрийскую позицию.
Едва рассвело, как Борейко открыл огонь по укреплённой горушке. Стояло ясное прохладное утро, солнце светило в спину русским и в глаза немцам. Это очень облегчало пристрелку. Отправив Зуева в пехотные окопы для наблюдения, Борейко после первых выстрелов справился, как ложатся снаряды.
— Кучно, как раз туда, куда надо! — не замедлил доложить Вася.
Один за другим грохотали страшные разрывы тяжёлых снарядов и к небу вздымались высокие чёрные столбы дыма и пыли.
Вскоре Борейко заметил, что с обстреливаемой им горушки по ходам сообщений бегут солдаты.
Солнце поднималось всё выше, изрядно припекая землю. Русская пехота постепенно накапливалась на переднем крае обороны. Чувствовалось, что приближается момент атаки. В воздухе, блистая серебряными крыльями, проносились вражеские самолёты.
Сначала тихо, затем все громче и увереннее, переливаясь из окопа в окоп, нёсся крик: