Семья
Шрифт:
— Я думаю, что на нашем все было замечательно вкусно.
— Вы же понимаете, что я имею в виду, мистер Палмер. Относительно этой демонстрации и всего остального. О войне.
— Эл, я понимаю, что вы таким образом зарабатываете на жизнь, но разве не сущий идиотизм выуживать комментарии у человека, который даже не знал об этих событиях, пока вы не сказали ему об этом?
— Итак, я идиот, — ответствовал журналист. — Теперь, когда вы это знаете, как насчет комментария?
Палмер глубоко вздохнул. Он понимал, как
— Знаете что? Напишите сами отчет о том, ради чего вас сюда прислали, или вернитесь вниз и задайте ваши вопросы кому-нибудь там.
— Вы объясняете мне, как я должен делать свою работу?
Палмер осознал, что он вывел парня из себя.
— О’кей, Эл, — сказал он тогда, — ваша взяла. Сделайте так: «Вудс Палмер сказал — никаких комментариев». Ладно? Снова друзья?
— Мне кажется, вы думаете, что я такой простак, которого вы можете…
— Этот человек вам надоедает? — спросила журналиста Вирджиния Клэри.
Палмер обернулся и увидел, что она стоит рядом с ним.
— Он…
— Эл, если он тебе досаждает, я прикажу полицейским вышвырнуть его вон.
Газетчик вытаращил глаза:
— Послушай, Джинни, он…
— Если одна вещь, за которой мы не постоим, — продолжала она, — мы не допустим, чтобы кто-либо стращал прессу. Верно, Эл?
— Джинни, — лицо Эла перекосилось от растерянности, — но это Палмер из ЮБТК.
У Вирджинии изумленно взметнулись брови, и она повернулась к Палмеру.
— Не имела представления об этом, сэр, — сказала она, — тогда… может быть, вы хотите, чтобы полицейские выкинули этого писаку?
Растерянность оставила лицо Эла, он понял, что его положили на обе лопатки.
— Очень забавно, Джинни, — он бросил в ее сторону выразительный взгляд и удалился.
— Все еще приобретаешь друзей всюду, где только появляешься? — небрежно спросил Палмер.
— Как любая женщина, работающая по связям с общественностью. — Она сделала паузу и с расстояния фута или двух окинула его взглядом. — А ты не изменился ни на йоту. Ни на морщинку. Ни на волосок.
Палмер попытался разглядеть, что такого произошло с ней, от чего она стала выглядеть и лучше, и моложе. Он знал, что сейчас ей около сорока, может быть, сорок один, но она выглядела едва на тридцать. Возможно, подумал он, разглядывая ее, это объясняется тем, что у нее нет несчастливой связи. Или есть, но счастливая. В любом случае, с ним это никак не связано.
— Я стала выглядеть лучше, не так ли? — спросила она.
— Гораздо. Но ты всегда прекрасно выглядела.
— Когда надоест банковское дело, попробуй заняться дипломатией. У тебя получается.
— Я говорю только правду.
Некоторое время никто из них не произносил ни слова. Потом она сказала:
— Кажется, тебе хотелось потанцевать?
Он
— Пятипроцентная, освобожденная от налогов муниципальная эмиссия, — сказал он. Палмер попытался сосредоточить внимание на его словах. — Арчер обдирает. — Потом добавил: — Этот арчер[118] подло стреляет на понижение.
— Спасибо, Оззи. — Палмер улыбнулся и увлек Вирджинию дальше к танцевальной площадке.
— Ты принял предложение? — спросила она.
Прежде чем он успел положить руку ей на талию, какой-то узкоплечий человек с бурыми пятнами на лице очутился между ними.
— Целое состояние можно заработать на шерстяной шотландской ткани, — с потрясающей откровенностью сказал он. — После того как Питер сбежал, вы стали синонимом благополучия.
— Спасибо, Артур.
Они уже вышли на площадку для танцев — оркестр теперь играл попурри из мелодий двадцатых и тридцатых годов, оранжированных в разухабистом темпе, с изобилием медных инструментов, лихим барабаном и сладкими стонами духовых, играющих на три такта.
Палмер пустился в свой неизменный фокстрот, прижимая Вирджинию к себе чуть сильнее, чем намеревался. Когда она была на каблуках, она была ростом до его плеча, а сегодня она была на каблуках. А когда она откидывала голову, чтобы взглянуть на него, разница в их росте как-то скрадывалась.
— «Ночи без сна, — начала она напевать, — и ссоры днем… Я скучаю по поцелуям, и я скучаю по ссорам».
— «Я хотел бы снова влюбиться», — добавил Палмер.
— Интересно, — сказала она, в то время как песня Роджерс и Харта плыла вдаль, — неужто существует мелодия или хоть один такт на всевозможные случаи?
— Их предостаточно, — ответил Палмер.
Она чуть пожала плечами, а может быть, это Палмеру просто показалось. Он размышлял над тем, что для такой невысокой девушки, как она, у нее очень большие груди, и, похоже, на ней нет ничего, что походило бы на лифчик.
— «И нет больше боли, — снова стала она подпевать, но тут мелодия приблизилась к окончанию первого куплета, — нет больше тяжести, теперь я здорова, но…»
— «Я предпочла бы напиться», — закончил Палмер.
— Это во втором куплете. В первом надо — «Я предпочел бы га-га».[119]
— Я пригласил тебя танцевать не для того, чтобы получить урок лирики Ларри Харта.
— По-настоящему ты меня вовсе не приглашал. Это мне пришлось отбить тебя у своего приятеля-журналиста.
— Да. Что же касается друзей… Кто был этот спортивного вида экземпляр, что пригласил тебя на первый танец?
— Джимми Кинкейд.
— Конгрессмен Кинкейд?
Она кивнула.
— С такой фигурой, ранней сединой и даром льстить, каким он обладает, он мог бы быть будущим мэром, или губернатором, или сенатором.