Семья
Шрифт:
Поэтому, став новоиспеченным дядюшкой этого молодого человека, Гарри вполне мог рассказать о том, что видел, особенно теперь, когда Бен должен был помочь кредитом. Ничего особенного в этом не было. Сказать как бы между прочим: «А, это Бен. Я узнал его. Я ехал сюда, когда увидел…»
Улыбка Гарри стала еще приятнее, так как он решил не открывать рта. «Дорогой мой, — сказал он себе, — когда становишься членом этой семьи, надо научиться держать рот на замке».
Глава четырнадцатая
Горячее средиземноморское солнце,
Палмер медленно шевелил ртом, ощущая едкую пыль сицилийского городка, который теперь привидился ему во сне.
Если бы он проснулся в тот момент, он, наверное, вспомнил бы и его название. Но за войну он повидал их столько — жарких, пыльных городов Италии, Франции, Северной Африки, холодных промозглых городов Нидерландов, Дании, Германии!
Ему снилось, что он сидит справа от водителя в джипе, который конфисковал у полковника королевских военно-воздушных сил в Ликате, — в суматохе и неразберихе высадки войск тот отказывался признать особый статус армейской разведки, в которой служил Палмер. Палмер сделал вид, что подчиняется идиотским приказаниям полковника. Когда тот переключился на других, Палмер со своими солдатами захватил джип и два грузовика, триста талонов бензина и запас боеприпасов. А затем спецкоманда из двадцати человек, которыми командовал Палмер, рванула на север страны, на выполнение срочного задания.
Он забыл в спешке карты, и они опоздали на встречу в этом пропыленном городке на несколько часов. Палмер имел приказ вступить в контакт с каким-то Доном Джи. Вернее, в приказе говорилось, что ему нужно прибыть и ждать, когда Дон Джи первым выйдет на контакт, так как никто из командования Палмера в штабе контрразведки не знал ни имени, ни описания внешности Дона Джи.
— Он самая крупная птица на Сицилии, — как-то неопределенно объяснил Палмеру офицер, который проводил инструктаж. — Это все, что нам известно. Он связался с нами около двух недель назад, когда окончательно убедился, что мы оккупируем страну. Он обратился именно к нам, а не к англичанам, потому что уже раньше имел дело с американцами.
— Почему он готов пойти на предательство?
Офицер пожал плечами.
— Понятия не имею, приятель. Говорят, его организация попала в черные списки Дуче. Может быть, поэтому. Или, может, понимая, что Муссолини проиграл, хочет быть на стороне победителей.
— Нам, в общем-то, все равно почему, правильно? — спросил Палмер, не очень стараясь скрыть свое неодобрительное отношение к этому.
— Точно, приятель. На него получено «добро» в генштабе.
— Даже если у этого типа что-то на уме?
Уголки губ офицера поползли вверх в слащавой фальшивой улыбке. Он поднял руки к голове, выпучил глаза и зашевелил пальцами, изображая радость.
— Здесь мы только мелкая рыбешка, босс. Спроси кого-нибудь, кто плавает поглубже, пусть ответит на твои глубоко философские вопросы.
— Кого же? Папу Римского?
— Шалун, — офицер вручил Палмеру несколько конвертов с печатями. — Рекомендательные
Поняв, что произошло что-то непредвиденное, Палмер вышел из джипа и почувствовал, как под подошвой хрустнула высушенная беловатая земля. Из соседнего здания, которое было похоже на ратушу, неслись крики толпы. Сделав знак солдатам расположиться в цепь, Палмер отстегнул кожаный ремешок на кобуре, проверил свой «Кольт-45».
Во сне он двигался медленно, слишком медленно, как будто давящие на него расплавленный воздух и пыль от земли лежали перед ним бесконечным океаном жары, через который ему предстояло плыть, как в воде. Во сне он ощущал себя, ощущал, как он двигается с какой-то торжественной медлительностью, как в вестерне вдоль длинной улицы движется одинокий стрелок, готовый выхватить пистолет и уложить человека в черной шляпе. Кто же из них негодяй?
Дверь в ратушу была открыта. Палмер остановился у нее и прислушался. Внутри высокий мужской голос возбужденно, резкими толчками, лил поток слов. Казалось, что слова так долго мучили его, что, получив наконец возможность выпустить их наружу, он полностью потерял контроль над построением их во фразы или скоростью и ритмом их произнесения.
— Подлейший преступник…
Палмер прищурился, пытаясь понять ключевые слова, несмотря на то что плохо понимал сицилийский диалект.
— Заговор шантажистов…
Палмер оглянулся, ища глазами переводчика, парнишку из Калифорнии по имени Фаско. Увидев его в двухстах метрах от себя, с винтовкой в расщелине дерева, Палмер решил не подзывать его к себе. Он слушал человека, выступавшего в ратуше.
— Новое ярмо на наших шеях…
Палмеру речь показалась политизированной, даже при его плохом знании языка. Он заглянул внутрь зала из-за угла двери.
Двенадцать мужчин, хорошо одетых и упитанных, были скованы одной цепью и стояли на возвышении в передней части зала. На их лицах не было ни унижения, ни высокомерия, а какое-то неестественное спокойствие перед ликом Судьбы.
Долговязый парень, обладатель громкого голоса, стоял за кафедрой и резко жестикулировал, понося сначала арестованных, а потом несколько сотен горожан, которые сидели на скамьях, как в церкви, и представляли публику. На боку у молодого человека висел маузер. По залу, в разных местах, стояло еще несколько мужчин, все с немецким оружием. Они были плохо одеты, некоторые просто в лохмотьях, и все отощавшие от голода. На левой руке у них были красные повязки из ткани. Арестованных охраняли две женщины, тоже с красными повязками на руках.
Палмер снова спрятался. Кое-что становилось понятно. Ни солдаты, ни полиция не подготовились к появлению его отряда, не устроили засады, не напали открыто. Красные повязки принадлежали партизанам-коммунистам из горных районов. Арестованные, вероятно, были местными фашистами. И если Палмер не ошибался, в бараках и в полицейском участке он найдет только трупы.
В приказе ничего не говорилось о том, что надо ему вмешиваться в самосуд местного населения или нет. Палмер набрал воздуха в легкие и вошел. Одна из женщин, охранявшая пленников, увидела его и вскинула винтовку. Она прицелилась прямо в голову Палмера.