Семья
Шрифт:
Большим плюсом было ещё то, что свидетель не был обязать сидеть в зале суда всё заседание. Мы приезжали к положенному времени, немного ждали, затем нас по очереди вызывали в зал заседания, мы отвечали на вопросы, после чего были свободны. Ехали во дворец кагана и отправлялись домой под завистливый взгляд Тойво, которому не очень-то нравилось сутками торчать у маяка. Он сначала попытался приставить к нему Хеду или ещё кого-нибудь из службы безопасности, но бабушка сказала, что Туркестан не Новгород, и велела Тойво дежурить у маяка самому.
Сегодня
— Благодарю Вас, господин Седов-Белозерский, суд больше не имеет к вам вопросов. Вы имеете право присутствовать на оглашении приговора.
— Это обязательно? — не удержавшись спросил я и тут же осознал, что это выглядело не очень-то красиво.
— Это Ваше право, а не обязанность, — совершенно спокойно ответил судья.
— Благодарю Вас, ваша честь! — произнёс я и быстро покинул зал заседаний, после чего в сопровождении работника суда я дошёл до комнаты, где меня ожидала Мила.
— Ну что? — спросила она. — Отстали от тебя?
— Ага, — ответил я. — Сказали, что, если хочу, могу прийти на оглашение приговора.
— А ты хочешь?
— Не имею ни малейшего желания.
Я не соврал, мне действительно не хотелось идти и смотреть, как вынесут приговор Кариму — я заранее знал, каким он будет. И дело даже не в Дане, которая явно ждала вынесения самого строгого приговора и не приняла бы никакой другой, а в том, что никакой судья в каганате не посмел бы оправдать Карима или назначить ему незначительное наказание, просто потому, что преступление его было чудовищно и требовало самого сурового наказания по Уголовному кодексу Тюркского каганата.
Смотреть на то, как Карим воспримет вынесение приговора? Это мне было неинтересно. Я не любил злорадствовать, мне было достаточно знать, что виновный будет наказан. К тому же я видел Карима на заседаниях суда — это был уже не тот Карим, он был тенью самого себя. Ни капли не осталось от прошлого высокомерия и напыщенности, лишь потухший взгляд и полное безразличие к происходящему. Страха я не заметил, озлобленности или ненависти тоже. Одно лишь безразличие. Видимо, перегорел и просто ждал, когда это всё закончится.
Мы покинули здание суда и отправились на автомобильную стоянку, где нас ожидала предоставленная нам Даной машина, а в ней водитель и Тойво, который сопровождал меня в Туркестане вообще везде. Разве что в здание суда эльф не входил — мне удалось его убедить, что там мне ничего не грозит. Да и в целом логичнее было оставаться в машине и следить, чтобы с ней ничего не сделали, пока нас нет.
Премьер-министр Британской империи герцог Эджертон нервно ходил по кабинету, а хозяин этого кабинета — император Священной Римской империи Вильгельм Пятый с интересом наблюдал за другом, сидя в кресле
— Гарри, у меня сейчас начнёт
— Да я просто не могу сидеть! — в сердцах воскликнул Эджертон. — Меня трясёт от негодования. Этот выскочка Романов позволил себе разговаривать с Британией ультиматумами!
— Почему выскочка? — поинтересовался Вильгельм. — Он представитель бывшей правящей династии.
— Потому что никто не имеет права разговаривать с Британией с позиции ультиматума! — ответил Эджертон.
— Не совсем понимаю связи, но ладно, не будем заострять на этом внимание. Меня намного больше интересует другое: а чего ты ожидал?
— Что значит, чего ожидал? — удивился премьер-министр.
— Ну ты пакостил русским, всякие гадости им делал и думал, что ответа не последует?
— Ты тоже им пакостил! Фон Лангерман рассказал мне, как вы детей у русских воровали!
— Нет, друг мой, — возразил Вильгельм. — Мы воровали детей не у русских, мы воровали детей у всех! Непосредственно к России у меня никаких претензий нет. И этот вопрос с детьми мы закрыли. Даже Кэтхен меня простила, хотя среди похищенных детей был её внук. А вот ты именно к России питаешь особую неприязнь.
— Тебе кажется.
— А не ты ли мне рассказывал про Большую игру?
— Я поступал и поступаю правильно — как того требует мой долг и сложившаяся ситуация!
— Так и Романов поступает, с его точки зрения, правильно.
— Он угрожает Британии войной! А я России войны не объявлял.
— Ты воевал с ней без объявления войны, только и всего.
— Нет, Вилли! Тебе кажется. Я бы никогда не допустил большой войны, мы лишь хотели ограничить влияние России. Не больше! Ты ведь помнишь, что мы обещали учителю?
— Ты вспомнил про учителя?
— Я всегда про него помню. И помню, что мы обещали ему не допустить мировой войны.
— Ты уверен, что помнил об этом, когда пытался развязать войну в каганате?
— Это другое, Вилли! — возмутился Эджертон. — Ты не понимаешь!
— Ну да, другое, — усмехнулся Вильгельм Пятый. — Но пусть будет другое, не хочу с тобой спорить. Но что тебе от меня-то надо? Зачем ты прибыл? Просто пожаловаться на Романова?
— Я хочу попросить тебя организовать мне с ним переговоры, — с заметным усилием выдавил из себя англичанин.
— Нет, Гарри, извини, этим я заниматься не буду, — отрезал немецкий император.
— Но мы не можем допустить войны! Мы обещали учителю!
— Нет, Гарри, нет и ещё раз нет! Я не полезу в это дело и в первую очередь потому, что уверен: Романов не будет с тобой встречаться.
— Почему ты так думаешь?
— Да потому что он выставил тебе ультиматум! Гарри, что с тобой? Да посмотри ты уже трезвым взглядом на ситуацию, которую сам же создал. Когда кто-то ставит ультиматум, это означает лишь одно — переговоров не будет! Либо выполнение условий ультиматума, либо война!