Сен. С матом.
Шрифт:
— Наконец-то, — сказал Торрен, закончив писать. Написание письма стало для него мукой, так как большая часть текста состояла из слезливых признаний, которые советовали включить Джула и Рабера. А когда две женщины чего-то очень сильно хотят, то лучше особо не сопротивляться.
— Но я же не такой, — сказал Торрен, перечитав письмо, — я, конечно, дико извиняюсь, но тут одни сопли, или, как вы называете, одна романтика.
— Не волнуйся, все мужчины перестают быть романтиками после свадьбы, — сказала Рабера, — а бедненькой Ратире будет приятно получить такое письмо. Ты его теперь на чистовик перепиши.
— Зачем? — удивился Тор.
— Затем, что тут куча исправлений и помарок, — вмешалась Джула, — а любовные письма должны быть идеальными.
Торрен что-то неразборчиво буркнул себе под нос, а потом сказал:
— У нас нет больше чистых листов.
— Сходи, — ответила Рабера.
— Сейчас вызову служку, — с этими словами Торрен потянулся за веревочку вызова.
— Сходи сам, зачем из-за каждой мелочи дергать людей, — с улыбкой сказала эльфийка.
— Могу и сам, — пробормотал Тор и вышел из номера.
Секунд тридцать две девушки просидели молча, но потом Рабера нарушила тишину:
— Твой брат Сен, кто он?
— Он? — Джула задумалась и с улыбкой ответила, — он странный.
— Я это заметила, но чем он занимается? И откуда вы?
— Мы беженцы из Вольных Баронств, а Сен… Сен тоже беженец, — Джуле не очень хотелось рассказывать этой незнакомой эльфийке подробности о своем новом „брате“.
— Странные вы беженцы, обычно беженцы не снимают самые дорогие номера в гостиницах.
В ответ Джула только пожала плечами, оставив без ответа это утверждение. Рабера поняла это и зашла с другой стороны:
— Сегодня в разговоре со мной, он сказал, что он бессмертен.
Джула опять промолчала в ответ, Рабера почувствовала, как её охватывает раздражение, но она справилась с этим и продолжила:
— Так ли это?
— Он умный, ему виднее, — только и ответила Джула.
Тренировка заняла чуть меньше часа, мышцы немного гудели от усталости, но это была приятная усталость. Поэтому использовать наноботов, чтобы снимать ее, я не стал.
Зашли мы с братьями в комнату очень вовремя, похоже, Рабера спровадила куда-то Торрена и приступила к обработке Джулы. Зря она так, хоть Джула из нас и самая молчаливая и кажется немного закомплексованной, но я подозреваю, что это не так. И добиться от неё информации сложнее, чем от братьев.
— Фериш и Родигес, принимать душ, я после вас, — сказал я братьям, — вы написали письмо? Где Торрен?
– Я здесь, — донеслось у меня из-за спины, — письмо сейчас на чистовик буду переписывать.
— Хорошо, я тогда приведу себя в порядок и присоединюсь
Стоя под душем, я думал о Рабере.
„Думаешь, уложишь?“
Вся моя интуиция кричит об этом, правда я не уверен, что я уложу, а не меня уложат.
„Могу пожелать успехов“.
Будем стараться…
В зал я вернулся ровно к окончанию написания чистового варианта и бесцеремонно им завладел.
Читать было интересно, особо тронувшие меня места я зачитывал всем.
— …твои глаза, как чистые горные озера, в которых хочется утонуть…
— … твоя кожа, что баринский бархат, прикосновение к ней вызывает…
После третьего моего комментария Торрен вырвал у меня письмо, убрал его в шкатулку и отдал ее Рабере.
— Я пошла, — сказала та и встала.
— Я провожу, — вскочил я.
Проводя её до номера, я спросил:
— Поужинаешь со мной?
Глупо, конечно, и на редкость банально, но…
Первые лучи солнца осветили черепицу на ближайших к гостинице домах.
— Ярик, Арик, — сказал я, — вот вам золотой, у вас есть полчаса, чтобы найти мне самый красивый букет цветов в этом городе. Справитесь?
— Конечно, господин, — ответил кто-то из мальцов, и они буквально исчезли с моих глаз.
Вернулись они минут через пятнадцать, я только успел прикурить вторую папиросу.
Букет был превосходен, пятнадцать веточек нежнейшего цветка. Каждая веточка была чем-то похожа на земную орхидею, только весь стебель этого растения был покрыт разноцветными цветками. В итоге, весь букет выглядел, как несколько сотен бутонов цветков, неизвестно как держащийся вместе.
— Ух, ты, — произнес я, принимая букет, — даже мне понравилось. Что это?
— Фарфская лилия, цветок любви и нежности, — ответил Ярик или Арик и извиняющимся тоном произнес, — вот тут десять серебряных сдачи. Простите господин, но этот цветок очень дорог, каждая веточка стоит шесть серебряных.
— Оставьте себе, — отмахнулся я, — этот букет того стоит.
Я оставил этот букет на постели рядом с Раберой и вышел.
За завтраком внизу были Рабера вместе с охраной и я с командой. Разговор за столом не клеился. После завтрака один из охранников расплатился с хозяином, и вся охрана вышла во двор, мои деликатно ушли наверх в номер.
— Вот и всё, — произнесла самая красивая девушка на свете.
— Вот и всё, — повторил я за ней, как идиот.
— Не грусти, — сказала она и, оглянувшись вокруг, поцеловала меня в губы. После этого она развернулась и вышла во двор.
— Постараюсь, — пробормотал я и вышел вслед за ней на крыльцо.
Она села на своего сильфа и вместе с охраной уплыла вдаль по узким улочкам Рекера, напоследок подарив мне прощальный взгляд. Я в это время стоял и с грустной улыбкой наблюдал.
Что со мной? Никогда так не грустил из-за девушки.