Сеньор Кон-Тики
Шрифт:
Сам Мензис считал, что какие-то обитатели Гавайских островов переселились на север. Достав пачку фотографий индейцев квакиутлей, он сказал, что это же вылитые полинезийцы. Потом провел Тура по своему музею, подчеркивая сходство предметов обихода и оружия.
И еще один местный авторитет пригласил к себе Тура. Это был старый лингвист профессор Хилл-Тут. Взяв с полки издание 1898 года, он показал свою статью «Океанийское происхождение племен квакиутль-нутка и селишей Британской Колумбии». В статье Хилл-Тут приводил богатый сравнительно-лингвистический материал и говорил о «несомненном языковом родстве» племен северо-западного побережья Америки и народов Индонезии и Полинезии. Однако и он объяснял эти «поразительные и обширные параллели» тем, что северо-западные индейцы
Тур убедился, что едва ли не все исследователи, будь то археологи, этнографы или языковеды, признавали наличие связи. Но объяснить ее не могли, потому что все, как один, опирались на старое представление, что полинезийцы некогда пришли из Азии в свою область вдоль экваториальной дуги. Им было невдомек, что Северо-Западная Америка — естественная промежуточная станция на пути течений, идущих из Азии в Полинезию. И Тур еще более утвердился в решении не разглашать пока свою теорию.
Километрах в пятистах к северу от границы между Канадой и США узкая долина рассекает крутые скалы, упираясь в могучие горные кряжи внутри материка. Это Белла-Кула — одна из самых больших и плодородных долин всего побережья. На дне ее между лесными урочищами извивается полноводная река. Она впадает в длинный фьорд, зажатый между отвесными горами. Главное богатство долины — лосось, которого здесь на редкость много, крупноствольный лес и обилие дичи — медведя, горных козлов, кугуаров, выдры, всякой птицы. Немногочисленное население кормится преимущественно земледелием, ловом лосося и охотой.
— Много белых живет в Белла-Куле? — спросил Тур капитана рейсового парохода, который вез их на север.
— Только трое, — ответил капитан с усмешкой. — Остальные — индейцы и норвежцы!
В глубине долины по соседству с индейской деревушкой они нашли неказистый постоялый двор «Отель Маккензи», грубо сколоченный из старых бревен и досок. Здесь им предложили комнату, которая всю зиму служила молодой семье гостиной, спальней и рабочим кабинетом. Не роскошное жилье — половицы скрипели и прогибались под ногами, в сильный ветер в комнате гасла свеча. Держали «отель» пожилые норвежцы, брат и сестра, а весь штат составлял один слуга, да и тот придурковатый. Правда, он не был перегружен работой, большую часть дня сидел и крутил граммофон с единственной пластинкой «О мои золотые шлепанцы».
Базируясь на постоялом дворе, Тур, взяв с собой Лив и Тура-младшего, ходил искать археологический материал. Если попадалось что-нибудь интересное, малыша сажали на толстый пень, снабдив шишками для игры. Места для него было предостаточно — в здешнем лесу деревья достигали двух метров в поперечнике. Но приглядывать за ним все-таки надо, кругом бродили медведи, волки и кугуары. Однажды они услышали, как мальчуган кричит:
— Ав-вав!
Повернулись и увидели, что их сыночек идет прямо к медвежонку, а тот стоит и глядит на него. Мальчик протянул руку, чтобы погладить «собачку», но тут медвежонок оробел и живо вскарабкался на дерево. На полдороге он остановился и повернул вниз озорную мордочку, держа в зубах маргаритку.
В гуще леса им попадались старые заброшенные погребения с надгробьями разной величины. Некоторые, попроще, изображали кита, медведя, коршуна или еще какое-нибудь животное. Другие — тотемные столбы из толстых бревен — представляли собой сочетание бесовских рож и животных. Благодаря бывшему судье, с которым Тур познакомился на родине, удалось сойтись поближе с жителями поселка. Племя усыновило Тура, и с местными проводниками он стал уходить все дальше и дальше. За короткий срок он открыл много наскальных изображений по берегам реки и в лесу под дерном.
Работа была интересная. Но вот что странно и непонятно: здесь, посреди области квакиутлей, не осталось ни одного представителя этого племени. Всю долину занимало другое племя, из области, лежащей южнее. Некогда оно оттуда вторглось в богатую и плодородную долину Белла-Кула. У этих людей тоже было много общего с полинезийскими друзьями Тура. Впрочем, это и не удивительно — все индейцы Северо-Запада похожи друг на друга.
Но куда подевались квакиутли из долины? Вряд ли они добровольно
Все, что ни находил в эту пору Тур, подтверждало его мысль: он находится в сердце области, которая была промежуточной станцией праполинезийцев на их пути из Азии в Полинезию.
К концу пребывания в Белла-Куле он настолько утвердился в своей догадке, что как-то за обедом не устоял перед соблазном и рассказал о находках и о своей теории одному постояльцу, который не давал ему покоя расспросами. Позже оказалось, что этот постоялец — журналист.
Как-то раз Тур вместе, с этим журналистом и индейцем Лосевая Палатка поехал охотиться на медведя в долину Кватна, южнее Белла-Кулы. Сама по себе охота не так его занимала, он рассчитывал сделать новые археологические находки. В частности, Лосевая Палатка рассказывал ему, что в погребальной пещере высоко в горах сидят в старинном каноэ две мумии индейцев.
Они переночевали в избушке в устье долины Кватна, а дождавшись прилива, пошли на лодке вверх по тихой реке. Когда они приставали к берегу, им всякий раз попадались следы медведя и других зверей. А вскоре они увидели огромного серого медведя, который стоял на задних лапах. Лосевая Палатка встал в качающейся лодке и выстрелил. Горячая гильза упала за шиворот Туру, он подскочил, и Лосевая Палатка шлепнулся в воду. Пока индеец выбирался из реки, топтыгин уже скрылся в чаще.
На следующий день они продолжали путь. Побывали в погребальной пещере, снова и снова находили выполненные красной краской древние наскальные рисунки, изображающие китов, выдр и фантастических созданий.
Под вечер они приметили на опушке темный силуэт — это был великолепный черный медведь.
«Какое зрелище, как здесь, в Кватне, все еще девственно! Рука не поднималась стрелять, вносить цивилизацию в этот нетронутый мир. Поздно. Лодка подошла к камышам, и Лосевая Палатка бесшумно, словно кошка, выбрался на берег, держа в руках ружье… Я последовал за ним. Кажется, медведь что-то почуял? Он то и дело поднимал голову и близоруко щурился в нашу сторону, потом решительно затрусил в лес. Грянул выстрел, и раскатился звериный рев, пронизывая до костей. Ошалев, медведь повернул и побежал на нас. Я отскочил за огромный вывороченный корень, единственное укрытие поблизости. Огромный зверь был уже рядом, около корня, когда Лосевая Палатка выстрелил опять. Топтыгин упал как подкошенный. Каких-нибудь шесть метров отделяло его от нас. Индейская кровь заговорила в Лосевой Палатке. Умирающий зверь еще щелкал могучими челюстями, а индеец вцепился руками в его заднюю ногу. Исход этой удивительной схватки был предрешен. В лесу отдавался жалкий вой медведя. Этой жалобы я никогда не забуду».
Забрав добычу, они двинулись в обратный путь. Уже в Белла-Куле им встретился всадник, который придержал коня и крикнул:
— Интервенция в Норвегии!
Интервенция в Норвегии? Что за дурацкая шутка. Норвегия нейтральна, кому нужна эта маленькая, скудная, холодная северная страна, лежащая далеко от больших путей?
— Кто напал? — вырвалось у Тура.
У Норвегии нет врагов, она уже больше ста лет не знает, что такое война…
— Гитлеровские орды!
Несколько дней Лив и Тур не отрывались от сипящих наушников приемника, стоявшего на кухне «отеля». С болью в сердце слушали они: немцы заняли Осло, вошли в другие крупные города страны… Невероятно, неправдоподобно, будто дурной сон. Тур думал про родных, про друзей, которые очутились под чужим игом. Что-то надо делать. Но что? Шагать в строю, лишиться права самостоятельно думать и действовать? Сама мысль об этом была ему противна.