Сентиментальная лирика о любви
Шрифт:
Герои трагедий, мы нынче смешны
в попытке страдать по привычке.
Ведь даже и слезы сегодня светлы:
не брали чего-то мы из-под полы
и не подбирали отмычки.
Ребенок, прости, если что-то не так:
вину свою чувствую в зрелых летах,
хотя отказать и нельзя мне
в отваге сурово, но прочно любить
и больше отцом, а не матерью быть…
И все же мы стали друзьями!
Когда твои дети начнут подрастать,
я
любовью отринув усталость.
Еще не получен ответ на вопрос:
что – так себе в жизни, что – очень всерьез.
И нежности столько осталось!
Товарищ моих упоительных дней,
что так и не справился с ролью своей!
Ушла, хоть и долго грустила.
Прости, шалопай, что, ценя и любя,
я так обездолила все же тебя!
Тебя-то давно я простила.
Друзья! Я, конечно, быть лучше должна,
но, может, вам тем и мила, что грешна,
и тем, что грешить еще буду.
Простите, поймите, как я вам прощу,
что все ж одинока порой и ропщу,
взывая к какому-то чуду.
Пора уже быть нам всецело добрей,
морозное утро у наших дверей…
Но девочка, дочка подруги,
приносит гвоздики волшебной красы,
и мы с ней болтаем, забыв про часы,
про вьюги свои и недуги.
Да будут вовек наши души нежны!
Мы все в этой жизни кому-то нужны.
Люблю вас, щенки и котята,
люблю – и с такой колеи не сверну –
кумира рок-музыки, книги, страну…
Простите, коль в чем виновата!
«Губами, никем не согретыми…»
Губами, никем не согретыми,
ругаю себя, что тайком
я горло гублю сигаретами,
я сердце гублю кофейком.
Но в месяцы эти осенние
за то, что о лете тужу,
я, может, душе во спасение
так тело свое не щажу.
Не знаю, не ведаю, сколько мне,
глуша подступающий страх,
скрывать свою душу, как в коконе,
в неправедных этих делах.
А ей – уж такая с азов она –
давно и должно быть не зря
хотелось бы жить согласованно
с капризной душой ноября.
Забыть, как рубец от ранения,
в декабрь безмятежный спеша,
проклятый закон сохранения
всего, в чем завязла душа.
Но кофе все мелется, мелется,
и легкие мучит табак,
и сбросить душа не осмелится
прекрасное иго никак.
Ты плотью моей замирающей
себя загради, забинтуй
и речкою незамерзающей
до
«В голосе – лед, а надеялась – мед…»
В голосе – лед, а надеялась – мед.
Радость сменяет досада.
Копится, копится, не устает
опыт того, как не надо.
Четко на камне начертана жизнь.
Думай! Дорогой окружной
к цели верней. Но ты выбрал, кажись,
опыт того, как не нужно.
Если ответ тебе ясен уже,
спрашивать – дело пустое.
Может, достаточно множить душе
опыт того, как не стоит?
Но невозможно внушить, повелеть.
Ты человек, а не робот.
И не ответят ни пряник, ни плеть,
что это – стоящий опыт.
Я никуда от судьбы не уйду,
ни от любви, ни от ада,
пусть и найду в этом райском аду
опыт того, как не надо.
Рай ты мой адский, прощай и прости!
Хватит и меда, и яда.
Опыт – как надо, смогла обрести,
только узнав, как не надо.
Передохнуть, оглянуться, вздохнуть –
дело как будто простое…
Но будет снова, как в омут, тянуть
опыт того, как не стоит.
Я обжигалась, летела в огонь,
падала в вихрь водопада.
Он нам дается ценой дорогой –
опыт того, как не надо.
Я не услышу ликующих труб.
Снова – борьбы канонада.
Эти неверные губы у губ…
Опыт того, как не надо!
«Друзья, молчите! От похвал…»
Друзья, молчите! От похвал
и от хулы его избавьте,
не славьте, но и не ославьте
и без внимания оставьте,
что говорил и где бывал.
Не лезьте со своим огнем,
за свет ненужный мзду взимая.
Сама все знаю я о нем.
Узнаю все о нем сама я.
«И не ребенок, и не муж…»
Освободите женщину от мук…
И не ребенок, и не муж –
ты, чье так мужественно имя,
освободи меня от мук
терзаться муками твоими.
Переменившись круто вдруг,
подобен стань великим тезкам.
Освободи меня от мук
играть в смятенье не актерском.
Освободи меня от рук
беспомощных, по-детски хилых;