Сентябрь – это навсегда (сборник)
Шрифт:
— Вот! – возвестил он, возвратясь в мастерскую, и потряс двумя бутылками вина. – Мне эта чертова кукла подпортила настроение… Сравнила – луковый суп! – проворчал скульптор, разливая вино. – А ты и уши развесил. Бархатных туфелек не видал?
Эту ночь Делабар спал плохо. В сновидениях его бродили какие-то тени, хозяин ругался и говорил, что надо больше молотом махать, а не бегать по мастерским художников, а затем, уже под утро, когда он выпил полкружки воды и снова уснул, дверь кузницы тихонько скрипнула, и к Делабару явился светлый ангел.
«Это вы? – прошептал Делабар. –
Госпожа Натали загадочно улыбнулась, поманила его рукой: «Иди же ко мне, дикарь. Не бойся, иди! Я узнала, что в небесах назначено нам быть вместе. Всю жизнь. Иди же!»
Он ступил было к ней, но из горна вдруг взвилось пламя, преградило дорогу.
«Луи, Раймон, – позвал он друзей, – погасите огонь. Скорее. Меня зовут».
В ответ – хохот. Хохотали стены, черный потолок, смеялось и плясало пламя.
«Поторопись же, Делабар! – топнула ножкой Натали. – Я – судьба твоя».
«Она смерть твоя, – возразило пламя. – И вечная мука».
Делабар отстранил его, решительно шагнул к возлюбленной.
Пламя прыгнуло ему на грудь. Делабар вскрикнул и проснулся. Лицо жгло, будто крапивой, тело сладко ныло, и никак нельзя было понять: объединил или разъединил их во веки веков грешный и ясный пламень.
С утра зарядил нудный дождь. В мастерской стало еще темнее, а на южной стене проступило пятно от сырости. Ругая на чем свет стоит мадам Боннэ, Жюль собрал по углам щепки и разный хлам, разбил один из ящиков, в которых хранил эскизы, и с помощью Делабара растопил печку.
— Ты заметил вчера, какие у нее глаза? – спросил скульптор, устраиваясь на колченогом табурете. – У этой гранд–особы. Не заметил? Черные у нее глаза, приятель. Нехорошие! У меня теперь вся работа из рук валится. – Он глянул на Делабара, улыбнулся. – А ты чего такой хмурый? Может, шейка приснилась, а? Да ты не красней, не красней. Я за показ деньги не беру. Любуйся, коль есть охота, но что толку? Вот моя Луиза…
Звякнул колокольчик. Жюль, тотчас забыв о своей Луизе, побежал открывать дверь.
Наверное, этот ненастный день графиня из прихоти посчитала солнечным. Она не только заметила Делабара, но даже поздоровалась с ним. Делабар просиял. Он смотрел на нее, будто пес, преданно и влюбленно. Может, и вправду их души встречались во сне?
— Господин Жюль, – деловито заявила графиня, поправляя корону прически. – Я сегодня сокращаю сеанс. У меня ожидаются гости, кроме того, мне надоело позировать. Весьма бессмысленное занятие. Я думала, что это будет интересней.
— Смысл есть, – хмуро возразил Жюль. – Разве вас не радует мысль, что ваше изображение украсит ратушу?
— Ах, – сказала госпожа Натали, – когда это еще будет. Да и кто будет знать, что Кариатида – это я!
«Я! Я буду знать! – едва не воскликнул Делабар. – Вместо церкви я буду ходить теперь к ратуше, госпожа!»
Графиня заметила его пылкий взгляд, холодно кивнула в сторону Делабара:
— Ваш подмастерье, господин Жюль, изнывает от скуки. В моем доме слуги всегда при деле и не пялят глаза на гостей. Тем более на дам.
Делабару от обиды свело скулы.
— Вы ошибаетесь,
— Вы шутите?! – воскликнула графиня. На ее щеках зажегся гневный румянец. – Чтобы этот мужлан – и рядом со мной? В кошмарном сне – это еще куда ни шло. – Она на миг смутилась. – Но на площади, рядом со мной?! Ни за что! Вы просто шут, господин Жюль! С меня довольно. Прощайте!
Делабар замер.
«Она сказала – сон! Значит, было! Был огонь! Ведь только любящим сердцам провидение посылает одинаковые сны».
Хлопнула дверь.
— Вот и кончилась твоя любовь, приятель. – Жюль пожал плечами. – По этому поводу я схожу к мадам Боннэ за бутылочкой вина. Помянем все святое.
Сырое полотно с шумом полетело на землю.
— Надо отойти дальше, – посоветовал скульптор.
Мэр города рассмеялся:
— Ничего, господин Жюль. Перспективу мы позже посмотрим. Наверное, недаром говорят: художники показывают свои работы издали, чтобы скрыть изъяны и недостатки. Ну, ну, не обижайтесь. С заказом вы справились. Право, как живые.
Он запрокинул голову, всматриваясь в фигуры Атланта и Кариатиды.
— Мне нравится! – заключил мэр. – Вон какая она воздушная да капризная: ишь, отвернулась, не подступись, будто знатная дама.
— А как вам Атлант? – спросил скульптор, и довольная улыбка озарила его лицо.
— Глаз с нее не сводит, – засмеялся мэр. – А ему следует балкон поддерживать.
— Значит, поймал я их линию, – загадочно сказал скульптор и повернулся к мэру: – Означают ли ваши слова, сударь, что я могу получить вознаграждение?
— Сполна, мой дорогой, – ответил тот, любуясь Кариатидой. – И дополнительное тоже. За высокое умение, которое оживило сей камень.
Над черепичными крышами катилась полная луна. Часы, расположенные слева от балкона, который поддерживали Атлант и Кариатида, ударили с тупой и мертвой силой, возвещая полночь.
Низкий тугой звук толкнул Атланта и разбудил его. Тихий ток жизни вошел в каменное тело, и белый мрамор чуть–чуть порозовел. В следующий миг он увидел Кариатиду и вздрогнул от неожиданности – от уступа, на котором он стоял, откололся кусок штукатурки и обрушился вниз. Вне всяких сомнений, мастерство господина Жюля скрыло ток жизни и в изваянии Натали. Вне всяких сомнений, ее каменному сну тоже пришел конец, но – гордая и надменная она не подала и виду. Серебристый свет луны нерешительно касался ее обнаженной груди (господи, Жюль, зачем ты открыл ее всему миру?), струился по складкам мраморной одежды. Атлант поспешил отвести взор и впервые ощутил окаменелость своего нового тела, увидел нелепые бугры мускулов. Мысли его двигались крайне медленно. Прошла не одна неделя после пробуждения, пока он почувствовал и осознал свет и мрак, собственную неподвижность и многоликую жизнь города, которая протекала где-то там внизу – непостижимая и мучительно знакомая. Но то, что Натали по–прежнему не замечает его, презирает даже тень Атланта, он понял сразу, как только увидел ее рядом, с другой стороны балкона.