Сентябрь
Шрифт:
Вот уже первые дома, ворота Кроя, подъездная аллея. Ноэль переключил скорость, взял подъем. Дом ждал их появления, безжизненный, с темными окнами. Только «лендровер» Арчи одиноко стоял перед крыльцом. Ноэль остановился рядом, выключил зажигание. Кругом все замерло; в движении был только ветер.
— Ну вот. Доставил вас домой в целости и сохранности.
Пандора повернулась к нему с благодарной улыбкой.
— Вы были ужасно любезны. Надеюсь, я не слишком испортила вам вечер? И простите, что полезла не в свое дело.
— Я не совсем понимаю, что побудило
— Наверное, шампанское, которого я чересчур много выпила, — она повернулась и чмокнула его в щеку. — Доброй ночи, Ноэль.
— А дверь не заперта?
— Конечно, нет. Тут двери всегда открыты.
— Я провожу вас.
— Нет. — Она остановила его, положив ладонь ему на локоть. — Не надо меня провожать. Поезжайте обратно. Возвращайтесь к Алексе.
Она вылезла из машины, захлопнула за собой дверцу. И пошла в лучах фар по насыпанному гравию и вверх по ступеням крыльца. Ноэль смотрел ей вслед. Вот открылись большие парадные двери. Пандора обернулась, помахала ему и скользнула в дом. Двери закрылись. И все.
Даже Том Драйстоун не может играть вечно. Отыграв два тура зажигательного «Герцога Пертского» и заключив их определенно не шотландской песенкой «Девушка в моем родном краю», он исторг из аккордеона протяжный, одышливый стон, поставил инструмент на пол у ног и объявил в микрофон, что уходит со своими ребятами ужинать. В ответ из публики раздались вопли разочарования и посыпался град шуточных упреков, но он остался тверд и повел взопревших музыкантов наперерез через танцевальный помост в направлении честно заработанной выпивки с закуской.
В наступившей тишине покинутые танцоры сначала растерялись, остановившись кто где попало, но тут же к ним из дома проникли аппетитные ароматы жарящегося бекона и свежего кофе, которые напомнили всем присутствующим, что их последняя трапеза была уже несколько часов назад, и начался общий исход желающих подкрепиться. Однако в пустеющем шатре на помост — экспромтом или действуя по инструкции хозяйки дома — взобрался молодой человек, сел за пианино и заиграл.
— Вирджиния… — Она уже почти поднялась по каменным ступеням, ведущим в дом. Оглянулась: это оказался Конрад. — Давай потанцуем.
— Разве тебе не хочется яичницы с беконом?
— Успеется. Слишком красивая мелодия.
Действительно, мелодия была чудесная — нежная, мечтательная, она проникала в самую душу, будя давние, иноземные воспоминания о модных ресторанах и полутемных ночных клубах, и о сентиментальных кинофильмах, после которых выходишь с мокрыми глазами и с комком раскисших бумажных салфеток в кулаке.
— «Я опять околдован».
— Ну, хорошо, — сдалась она. И шагнув вниз по ступеням, очутилась в его объятиях. Конрад притянул ее к себе, прижался щекой к ее волосам. Они танцевали, почти не сдвигаясь с места, едва замечая другие пары, которые тоже откликнулись на томительно-сладкие звуки фортепиано и вернулись танцевать.
Он сказал:
— Как, по-твоему, этот парень сумел бы сыграть «Так смотрит тот, кто любит»?
Она улыбнулась своим
— Не знаю. Можно его попросить.
— Чудесный бал.
— Ты замечательно танцуешь шотландские танцы.
— Кто овладел искусством танца в четыре пары, тому все по плечу.
— Не скажи, тут нужна отвага.
— Интересно, теперь в Лиспортском клубе устраивают по субботам танцы до утра?
— Наверное. Новое поколение топчется в обнимку на террасе при свете звезд.
— Как мы с тобой сейчас.
Вирджиния сказала:
— Я никуда не еду, Конрад. Я не еду с тобой в Америку.
Она почувствовала, как шевельнулась у нее на спине, точно лаская, его ладонь. Заглянув ему в лицо, она спросила:
— Ты уже знаешь?
— Да, — вздохнул он. — Догадываюсь.
— Все изменилось. Генри опять дома. Мы объяснились. И все стало иначе. Мы снова вместе, Эдмунд и я.
— Я рад.
— Эдмунд — это моя жизнь. Я было потеряла его из виду, но он вернулся, и мы вместе.
— Я, правда, рад за тебя.
— И сейчас совсем неподходящее время оставлять его, чтобы съездить к старикам.
— Счастливец.
— Да нет, просто он особенный.
— И, кроме того, славный малый.
— Ты прости меня, Конрад. Что бы ты сейчас ни испытывал, я не хочу, чтобы ты думал, будто я использовала тебя в своих интересах.
— По-моему, все было и в твоих, и в моих интересах одинаково. Мы помогли друг другу. Нам обоим было худо. И как раз в нужную минуту рядом оказался нужный человек. Рядом со мной, по крайней мере, такой человек оказался. Ты.
— Ты тоже особенный, Конрад, ты это знаешь? И рано или поздно настанет день, когда ты встретишь женщину, такую же особенную, как ты. Она не займет место Мэри, у нее будет свое место рядом с тобой. Специально для нее предназначенное. Запомни, пожалуйста. Это важно и для тебя, и для твоей маленькой дочери.
— Слушаюсь. Оптимистичный подход.
— И, пожалуйста, перестань грустить.
— Долой Грустного Американца.
— Ой, не напоминай мне. Надо же было мне так грубо ляпнуть.
— Когда я теперь тебя увижу?
— В скором времени. Мы с Эдмундом как-нибудь соберемся и приедем в Штаты. И тогда непременно увидимся.
Она положила голову ему на плечо.
— «Эти чары тревожат, волнуют меня…»
Последние ноты песни прозвучали и стихли под пальцами пианиста.
Конрад произнес:
— «Потому что я тебя люблю».
— Я тоже, — отозвалась Вирджиния. — Все было чудесно.
Ноэль ехал обратно в Коррихил. Спортивный автомобиль лихо катил в гору, в приоткрытое окно задувал ароматный ветер. Ноэль не торопился. Было отрадно побыть наедине с собой, перевести дух, собраться с мыслями — одни привести в порядок, от других отмахнуться. Выезжая из Кроя, он было подумал поставить какую-нибудь приятную запись, не так одиноко будет ехать. Но потом отказался от этой мысли: сейчас он, вопреки обыкновению, нуждался в тишине. Да и святотатство это — швырять в черную трепетную бесконечность ночи пронзительные звуки рока.