Сеня с планеты Земля

Синтезов Евгений Викторович

Джун с Кин долго проигрывали, изучая оппонентов, с их возможностью сливать видео Буханке для обработки, они быстро начали запросто читать и считать противников. Им оставался всего лишь финальный этап, получение супер-приза казалось делом техники…

Как делом техники стало для кого-то и решение проблемы опасных конкурентов. Впрочем, по мнению Максима, мне это не грозит.

Каким образом работает придуманная ими живая видеокамера? Начал Макс с аксиомы, что вся наша мысленная деятельность это простой перебор вариантов по принципу «подходит/не подходит».

Утверждение сиё он назвал аксиомой потому что, ничего никому доказывать он не собирается, а ему лично всё и так ясно.

Кстати, по объективным данным, наши зрачки в состоянии «полного покоя» совершают до двух тысяч микро-движений. Наша нервная система фиксирует только различия, и если нечто неизменно долее срока нашей «короткой» памяти, мы этого не замечаем.

Далее процедуры перебора, дающие стабильные результаты «архивируются» - так мы «узнаём» изображение, увидев лишь его часть. Понятно, что наиболее задействованные «функции» поддерживаются большим числом нейронов, это наша «быстрая» память.

Менее используемые «тонут», архивируются - чем дольше к ним не обращаются, тем большим числом этапов-уровней. Не забывается, конечно, ничего, но чтобы вспомнить некоторые вещи, нужно потратить столько ресурсов и времени, что оно того просто не стоит.

И дело ведь не в том, чтобы вспомнить, а в том, чтобы передать воспоминание машине. У японцев это получилось спонтанно. Они, как уже говорилось, тренировали счёт по методике Макса, используя карточные задачи. Сами уроки сохранялись в памяти Буханки, а для простоты и наглядности Джун и Кин снабжали их зарисовками игроков.

Искин стараниями Макса не может обойти ни бита необработанной информации… и картинки однажды стали жить своей жизнью. У японцев и искина сформировался собственный общий язык образов. А дальше просто – пилоты «думали» на этом языке, и Буханка снимала данные с имплантов, вживлённых в речевые центры.

– Но и это не самое главное! – Макс увлечённо размахивал передо мной пучком проводов.

Я отобрал у него хлам и сунул в пакет, а он, ничего не замечая, продолжил. – Что, по-твоему, нейросети? Как ты их понимаешь?

Я честно признался, что совсем никак не понимаю.

Макс для начала дал общее определение – это группа имплантов. Первое её назначение – дополнительные вычислительные мощности и память, второе – коммутация с киберсистемами. Главное - спровоцировать деление нейронов на своих контактах, вырастить саму нейросеть-симбиота, к которому и обращается мозг.

Макс лукаво спросил. – Ничего не напоминает?

Я помотал башкой, скорее, чтоб утрясти в мозгах этакую негабаритную хрень.

– Да мы ж делаем то же самое! Тренируем, заставляем усиливаться «быструю» память, и синхронизируем её с искином. Я тебе больше скажу – можно активировать несколько очагов «быстрых нейронов»…

– Шиза! – первое, что пришло мне в голову.

– Конечно, - Макс согласился, - но! Это болезнь, если они развиваются спонтанно и независимо. А у нас согласованы, структурированы. Это просто сопроцессоры!

–

Угу, просто, - вздыхаю обреченно. – Делать-то мне теперь что прикажешь? Мне-то эти штуки, вроде как, ни к чему.

– Ну… - Макс смутился, - я слышал, что тебе придётся летать без оператора…

– Допустим, - соглашаюсь с этим доводом, - хотя Кэш говорит, что я быстро расту.

– Но лишними дополнительные возможности не будут?

– Конечно, не будут, - говорю уже раздражённо, - они ж помогут выжить в бою!

– Кстати, о боях, - Макс, почувствовав мою заинтересованность, тут же уселся прямо на полу. Пошёл с козырей. – Тебе ведь хоккей нужен, чтобы отрабатывать взаимодействие в группе?

– Какой догадливый! – я с него улыбаюсь, - нефиг рассиживаться, говори и работай.

– Да ладно, - он присел на корточки и принялся собирать осколки пластика, - не хочешь, не надо. Только мне сказали…

– Да надо, - вздыхаю печально, - но ты ж говоришь, что не получится.

– Когда это я такое говорил? – удивился Макс. – Покатаетесь просто пока во всём нарисованном.

– А как же эффект присутствия? Как у немцев на горных лыжах? Ну, как твои японцы всё смогли передать Буханке?

– Так, тут два вопроса. – Макс снова уселся на полу, и я не стал его прерывать. – Первый это эффект присутствия. Для начала натренируешь свой «треник»…

– Э?

– Ну, ты ведь уже играешь с валькириями в ангаре? Покатаешься в тренировочном костюме, а с него запись мышечной активности передадим искину.

– Во как! – в перспективе забрезжил свет, - только знаешь, с ними и в жесткаче небезопасно играть!

– Будешь надевать под скафандр, не спаришься – у жесткачей хорошая терморегуляция.

– Ну… ладно! – мне ещё не всё ясно, - но как мы создадим саму игру? Поле, противников…

– А вот это будет непросто, - Макс стал серьёзен. – Понимаешь, в лыжах и стрельбе человек играет один, а тебе нужна командная игра. Как-то нужно будет растолковать это Буханке.

– И как? – поощряю его ожидаемым вопросом.

– Даже не знаю. Я-то говорю с ней на её родном, машинном. А тебе придётся постараться. Искины ненавидят функциональную избыточность, нечёткость формулировок…

– Чего ненавидят? – пресекаю заумь.

– Воду и словесный понос! Танака за основу языка общения с искином взяли хайку, знаешь, что это такое? – Макс снова вознаградил неожиданным ответом.

– Японские стихи, только я ж не японец!

– Но стихи-то писал? – он вновь меня удивил, очень по-взрослому взглянув прямо в глаза, - ну, хотя бы рэп орал?

– Давно не практиковался, - я смутился.

– А ты вон на том потренируешься, - Макс указал на стеллаж. Я на него, вообще-то, сразу поглядывал в сомнении, как же это привести в порядок? Но в детали не вдавался. А тут разглядел лежащее на полке человеческое тело, опутанное проводами, утыканное разъёмами. – Интимный друг, случайно достался. Попросили починить, да заказчики все померли, я и забросил. Но к Буханке подключил.