Серая мать
Шрифт:
А ведь поначалу ей это нравилось! Нравилось играть в настоящую пару, нравилось видеть зависть однокурсниц, по-прежнему обитающих в общежитии или просто одиноких, нравилось воображать, будто с помощью любви и заботы она волшебным образом исцелит Васю от зависимости…
«Вот ведь дура!»
Олеся прижала ладони к лицу: закрыться, защититься от всего, что давило на нее сверху, снизу, со всех сторон. Колючие воспоминания, стыд, обида, отчаяние – в одиночку продираться сквозь плотно окутавшую ее болезненную пелену было невыносимо, но кто мог с этим
Настало время взглянуть правде в глаза: настоящих подруг у нее нет и не было. Одноклассницы, однокурсницы; привет-пока, одолжить конспекты, посплетничать, посидеть в кафешке… Она никогда не доверяла им настолько, чтобы поделиться чем-то действительно важным, настоящим, и при этом хотела казаться своей, такой же, как они. Нормальной. Поэтому и трепалась бесконечно о Васе. Хотела доказать, что она ничем не хуже других.
«Вот и доказала».
Единственные, кого действительно волнует ее жизнь, – это родители, но в итоге она подводит их так же, как подвела дедушку. Они купили эту квартиру, чтобы Олеся могла остаться в городе после колледжа и найти хорошую работу. Они помогают деньгами, чтобы ей не приходилось подрабатывать в ущерб учебе. Они поддерживают ее, волнуются, а что она?
Все, что она смогла сделать самостоятельно, – это связаться с гребаным наркоманом! Так глупо и так предсказуемо! Даже сумасшедшая бабка из подъезда смогла догадаться!
«Мы получаем именно то, о чем думаем», – часто говорил дедушка, ее ближайший и единственный друг. «Думай о хорошем и улыбайся», – говорил он. Но разве она думала, что все сложится так? Разве этого она хотела – одинокой жизни в полузнакомом городе, когда вся активность ограничивается учебой, а все радости – сериалами и едой? С Васей она хотя бы казалась небезразличной кому-то, а сейчас…
Шумно выдохнув сквозь щель между ладонями, Олеся запрокинула голову.
– Хватит, – тихо произнесла она, отняв руки от лица.
Вечно одно и то же: сомнения, опасения… Хватит с нее всего этого! Надоело быть самой слабой, надоело вечно нуждаться в ком-то!
Поднявшись с кровати, Олеся включила свет.
Так-то лучше!
На глаза попался Васин кальян, приткнувшийся в углу за шторой, возле двери на лоджию. Руки снова начали сжиматься в кулаки.
Этой гадости в ее доме больше не место!
Олеся взяла кальян кончиками пальцев, будто какую-то склизкую гадину, и вынесла на лоджию. Возможно, стоило запихнуть его в дальний угол, где громоздились пустые коробки, но вместо этого Олеся резко толкнула в сторону раздвижную раму. Перехватив поудобнее осточертевший кальян, она размахнулась и вышвырнула его на улицу с высоты пятого этажа. Кальян описал дугу над узеньким дворовым тротуаром и разбитым автомобильным проездом, а затем с шорохом исчез в ветвях ближайшего дерева. В темноте внизу жалобно лязгнул металл.
Олеся отступила от окна и прижалась к холодной стене лоджии.
«А если бы там кто-то шел?»
Но в этот раз назвать себя дурой язык не повернулся. Если бы она могла, то повторила
При мысли о том, что Вася может вернуться за кальяном, Олесю обожгла тревога, но она яростно вытеснила ее. Пусть приходит! Порог ее квартиры он больше не переступит, и точка. Это решение она приняла, когда наводила порядок в комнате после посиделок «ребят».
Отмывая грязную посуду, выбрасывая пепельницы вместе с содержимым, выгребая из-под дивана мусор, крошки, пепел и даже – мерзость! – незнакомую упаковку от презервативов, Олеся чувствовала, что с прошлым покончено навсегда. Одиночество не так уж пугало. Общество чужих, ни во что тебя не ставящих людей – вот что на самом деле страшно.
По окончании уборки она выбросила два полных пакета в мусоропровод, а потом тщательно вымылась сама. Одежду, которая была на ней, и покрывало с дивана запихнула в стиральную машинку и запустила самый долгий режим стирки, с паром. Конечно, тонкому джемперу это не пойдет на пользу, но… Наплевать. Или так – или выкинуть.
Закрыв окно, Олеся осталась на лоджии. Пока она смотрела во двор, правая рука привычно потянулась к запястью левой – к часам, подаренным дедушкой на окончание первого курса в медицинском. Тогда ей и в страшном сне не могло присниться, что через полгода дедушки не станет. Он был рядом всегда, с раннего детства, и… Не мог просто исчезнуть? Оказывается, мог.
Указательный палец скользнул по стеклу над циферблатом, затем обвел золотистый ободок, на котором шершаво теснились крохотные стекляшечные «бриллианты». Этот ободок, раз за разом прослеживаемый чуткой подушечкой пальца, словно возводил вокруг Олеси защитную границу. Мокрые волосы холодили спину, но холод больше не проникал вглубь, не сковывал внутренности, стал обычной осенней прохладой, просачивающейся на лоджию. Дом снова становился домом.
Снаружи тепло желтели окна соседних домов. Если присмотреться как следует, в бархатистой темноте над ними можно было различить пару-тройку звезд. Внизу справа шумели, сверкая фарами, проезжающие автомобили. Это была не самая оживленная улица, но и не какие-нибудь задворки. Как раз то, что нужно, чтобы ощущать жизнь города, не погружаясь при этом в утомительную суету центра.
А ведь жизнь действительно продолжалась. Вот вдоль соседнего дома прошла парочка. Вот внизу проехало такси (кажется, в ее двор). Вот кто-то вышел погулять с собакой…
При мысли о том, что о случившемся с ней сегодня никто не знает (кроме тех двух любопытных клуш с колясками и стремной старухи), Олеся выдохнула с облегчением. Слава богу, что она так и не отважилась рассказать родителям про наркотики! И что Вася вел себя при родителях прилично. Теперь всё это уже неважно. Теперь всё позади.
Спокойный ход мыслей прервал звонок в дверь.
В груди словно лопнул воздушный шарик.
Вася. Больше некому.
Палец, гладивший циферблат часов, застыл в напряжении.