Серая скала
Шрифт:
— Проще говоря, вы их поймали в мышеловку и отравили, — сказал Рожков.
— Я не имел другого выхода.
— А теперь вы этот испытанный способ применили к вашему гостю из-за рубежа? Не так ли?
— Совершенно верно, — ответил Римше, не чувствуя иронии. — Я попросил его принести из кладовой вино. Мне трудно ходить по лестнице.
Никто из нас не сказал ни слова. Наконец Римше удалось отпереть небольшую, но очень тяжелую дверь. Мы вошли в маленькую комнатку. Со страхом я оглядел ее, ожидая увидеть полуистлевшие трупы казненных, но ничего похожего там не
— Здесь, в безопасности от партизан, хранится наша казна, — заявил Римше хвастливым тоном. — Семнадцать миллионов долларов в валюте, золоте и драгоценностях, не считая многих миллионов рейхсмарок, которые, вероятно, уже не имеют никакой цены.
Римше многозначительно помолчал, как бы любуясь эффектом своих слов. Потом он вдруг вытянулся перед Рожковым, насколько позволяла его фигура, и громогласно заявил:
— Господин майор! Я передаю Советскому правительству рудник и завод в прекрасном состоянии, в полной исправности, готовыми к работе, И еще семнадцать миллионов долларов в золоте и драгоценностях. И, кроме того. — продолжал рапортовать Римше,— я передаю Советскому правительству опасного шпиона. Смею ли я надеяться, что усердие мое будет принято во внимание в дальнейшем?
Рожков усмехнулся:
— Вы, военный преступник, хотите откупиться от заслуженной кары нашим же добром? Руда наша, завод построен трудом военнопленных, значит, тоже советских людей, сокровища награблены у нас же. Не думаю, чтобы вам это удалось! — Рожков взглянул Римше прямо в глаза: — Вот если бы вы передали нам записки Пасько и Хиссингера, полученные вами обманным путем от умирающих с голоду ученых, тогда можно было бы еще говорить.
Римше остолбенел.
— Господин майор, — прошептал он, — я не знаю, о чем вы говорите... У меня нет никаких записок.
— Господин оберштурмбанфюрер, вы лжете! Тетрадь Пасько у вас, — сухо сказал майор и, круто повернувшись, направился вниз по лестнице.
Римше заковылял за ним. Другие тоже направились вниз. На балкончике остались только мы с Леночкой да Сапегин. Развинченный полусумасшедший фашист был до того омерзителен, вызывал такое отвращение, что нам захотелось отдохнуть от его тягостного присутствия.
Вдруг неожиданно погас свет, и мы очутились в полной темноте... Но нет, она не была полной. Изумленный, я увидел, что все вокруг — потолок, стены, пол — словно осыпано светящейся пылью.
Бесчисленное множество голубоватых искорок вспыхивало всюду — вверху, внизу, со всех сторон. В отдалении, под куполом свода, они сливались в одно слабо мерцающее облако, вблизи распадались на миллионы появляющихся на мгновение огоньков. Словно вокруг нас в черном бездонном пространстве носились, кружились и вихрем метались во все стороны рои падающих звезд.
В этом слабом, неверном освещении я различал темные силуэты своих собеседников, черные пятна дверей и тускло поблескивающую громаду машины.
— Ах, как прекрасно! — воскликнула Леночка. — Будто в сказочном царстве! Как на сцене в «Синей птице»!
— Интересное явление, — сказал Сапегин. —
Мы любовались этим чудесным зрелищем, как вдруг резкий и повелительный голос Рожкова нарушил тишину:
— Лейтенант Хрулев, закройте дверь и никого отсюда не выпускайте.
— Слушаюсь, товарищ майор! — четко ответил лейтенант.
Мы бросились к перилам. Внизу, в темноте, среди рычагов и труб двигались светлые пятна карманных фонариков.
— Похоже, что шпион улепетнул, — сказал Сапегин. — Идемте скорее к лестнице.
Встревоженные, мы засветили фонарики и побежали к лестнице. Но там никого не было: балкончик, площадки и закоулки были пусты. В это время послышалось глухое рокотание сигнальной сирены. Повышаясь, с низких тонов оно дошло до резкого визга, наполняя душу тоской и тревогой, как при ночных налетах вражеских эскадрилий. И, точно в ответ на это завывание, внизу раздался страшный крик. Нет, это был не крик, а дикий вопль, полный ужаса и отчаяния. Так кричат люди на краю гибели, увидевшие перед собой убийцу с ножом или несущуюся лавину горного обвала.
Вопль этот вместе с завыванием сирены, отраженный от свода и многократно повторенный эхом, сливался в один сплошной неясный рев. Ничего нельзя было разобрать.
— Это Римше... Чего он визжит? Режут, что ли, его? — встревожился Сапегин.
Римше уже взбежал по лестнице и, натыкаясь на стены и перила, пронесся мимо нас прямо в свой кабинет, не переставая что-то выкрикивать по-немецки. Сапегин остолбенел, пораженный смыслом его слов. Я понял, что произошло нечто серьезное и страшное.
— Что? О чем он?
— Взрыв! Взрыв через тридцать минут! Кто-то нажал кнопку... Силы небесные! Тысяча тонн динамита!
Через секунду мы все вбежали в кабинет — и я, и Леночка, и Сапегин, и другие. Там было темно. Только сигнальная лампочка большой кнопки сверкала зловещим, так хорошо мне знакомым красновато-зеленым светом!
Лучи фонариков осветили пульт. Стекло, защищавшее большую кнопку, было разбито, и сама кнопка вдавлена вглубь. Сомнений быть не могло.
На полу, возле бронзового истукана, я увидел распростертое тело самого Римше. Он лежал в странной позе. Обеими руками он обхватил ногу гиганта, точно молил о пощаде неумолимое божество.
Рожков вошел последним.
— Товарищ техник-лейтенант, — обратился он к механику, и голос его в эту минуту звучал тревогой, — вы исполнили мое поручение?
— Все, как вы приказали, товарищ майор.
— Взрыва не будет?
— Не должно быть: я перерезал все провода пульта и поломал контакты.
Вздох облегчения вырвался из груди каждого. Страшный призрак неминуемой и скорой гибели рассеялся.
— Когда ломали контакты, — продолжал майор, — по оплошности открыли все двери нижнего этажа и выпустили шпиона из кладовой.