Сердца четырех

Сорокин Владимир Георгиевич

– Штаубе, милый! Сереженька! – она спрыгнула, подошла и поцеловала обоих.

– С приездом, Ольга Владимировна, с приездом, – засмеялся старик.

– Олька! – улыбался мальчик.

– Нарушители! – засмеялась она.

– Друзья, это печально, а не смешно, – Ребров склонился над раскрытым чемоданом. – Если все пойдет с издержками, я вообще плюну. У меня в Киеве любимый человек.

– Витя, не сгущай, – Пестрецова бросила папиросу на пол и придавила сапожком. – Еще вагон времени.

– Да и куда… куда, собственно, спешить-то?

Что, поезд уходит? – Штаубе заглянул в чемодан. – Ой-ей-ей… Виктор Валентинович, вы время даром не теряли.

Чемодан был полон различных инструментов, металлических деталей, брусков и пластин.

– Не терял, – Ребров нашел широкую стамеску с плексиглазовой ручкой, молоток и выложил их на пол. – Баллончики у вас?

– У меня, – Штаубе полез в карман.

– Держите при себе, – Ребров закрыл чемодан, выпрямился.

– Так. Прошу внимания.

Он подошел к окну, поплотнее завернул грязные шторы, повернулся и заговорил, потирая руки:

– Итак. То, что будет сегодня, к вашему сведению, не Дело №1, а Преддело №1. Соответственно, наклонный ряд, капиталистическое и яросвет будут сокращены. Начнем.

Все стали раздеваться, складывая одежду на пол. Пестрецова помогла старику снять протез с культи. Голый Ребров подошел к большому кубу, стоящему в углу комнаты. Куб был сбит из толстой фанеры, к одной из его сторон были приделаны четыре кожаные петли. Ребров присел, продел руки в петли и встал, держа куб на спине. Ольга и Сережа подвели к кубу Штаубе.

– Крышку, – командовал Ребров.

Ольга сняла с куба верхнюю грань и положила на пол. Затем они с Сережей помогли голому Штаубе забраться в куб.

– Есть… – пробормотал Штаубе из куба.

Ольга поместила грань на прежнее место, закрывая Штаубе. Сережа подал ей молоток и четыре гвоздя. Она вставила гвозди в четыре отверстия по углам верхней грани и прибила грань к кубу.

– Как? – глухо донеслось из куба.

– Держу, держу, – ответил Ребров, расставляя ноги пошире.

Ольга легла между его ногами лицом вниз. Сережа лег своей спиной на спину Ольги.

– Все! – громко произнес Ребров.

Штаубе откашлялся и заговорил:

– 54, 18, 76, 92, 31, 72, 72, 82, 35, 41, 87, 55, 81, 44, 49, 38, 55, 55, 31, 84, 46, 54, 21, 13, 78, 19, 63, 20, 76, 42, 71, 39, 86, 24, 91, 23, 17, 11, 73, 82, 18, 68, 93, 44, 72, 13, 22, 58, 72, 91, 83, 24, 66, 71, 62, 82, 12, 74, 48, 55, 81, 24, 83, 77, 62, 72, 29, 33, 71, 99, 26, 83, 32, 94, 57, 44, 64, 21, 78, 42, 98, 53, 55, 72, 21, 15, 76, 18, 18, 44, 69, 72, 98, 20.

Затем заговорила Ольга:

– Сте, ипу, аро, сте, чае, пои, сте, гoe, ува, сте, ого, ано, сте, зае, хеу, сте, ача, лое, сте, эжэ, ити, сте, аву, убо, сте, ене, оло, сте, одо, аве, сте, иже, аса, сте, уко, лао, сте, шуя, саи, се, нае, яко, сте, диа, сае, сте, ира, сио, сте, ява, юко, сте, зао, мио, сте, хуо, дыа, сте.

После Ольги заговорил Сережа:

– Синий, синий, желтый, оранжевый,

синий, красный, зеленый, зеленый, желтый, фиолетовый, голубой, красный, зеленый, фиолетовый, желтый, голубой, синий, зеленый, оранжевый, оранжевый, красный, фиолетовый, желтый, желтый, синий, голубой, красный, зеленый, синий, фиолетовый, голубой, оранжевый, оранжевый.

Потом запел Ребров:

– Соль, до, фа, фа, соль, ми, ре, ля, фа, фа, си, соль, до, до, си, соль, фа, ре, ля, ля, ми, си, до, ре, ре, фа, соль, си, ля, до, ля, фа, соль, ми, фа, ля, ля, до, ре, ми, си, фа, ля, соль, ре, ми, ля, до, ми, ля, ля, соль, до, фа, ля, си, ре, до, си, си, ре, фа, ми, си, до, соль, соль, до, фа, ля, си, ми, ми, ля, ре, до, ми, си, си, до, фа, ля, соль, ми, си, ре.

Сережа встал. Встала и Ольга. Они помогли Реброву опустить куб на пол. Ребров вынул руки из петель, взял стамеску и вскрыл прибитую грань.

– Оп! – Штаубе вылез из куба, запрыгал на одной ноге к протезу. Ольга помогла ему надеть протез и подняла с пола его длинные зеленые трусы.

– А вот это я сам, Ольга Владимировна. Спасибо, – он забрал у нее трусы, прислонился к стене и проворно надел их.

– Все прекрасно, – Ребров вынул из фанеры гвозди, пристроил грань на место. – Все, все хорошо, только, Сережа, произноси отчетливей, не глотай окончания.

– Ага, – Сережа, сидя на полу, натягивал носки.

– И резкость, резкость, – заметил Штаубе. – Резко и ясно. Раз! Раз! Раз!

Когда все оделись, Ребров посмотрел на часы:

– Так. Двинулись.

Они вышли в коридор, стали надевать верхнюю одежду.

– Генрих Иваныч, баллончики, – сказал Ребров.

Штаубе достал из кармана три баллончика.

– Один у вас, два – нам с Ольгой Владимировной, – Ребров взял баллончик, Ольга взяла другой.

– А тряпки? – спросил Сережа, надевая шапку.

– Да! Тряпки! – спохватился Ребров. – В ванной.

Он зашел в ванную и вернулся с четырьмя мокрыми шерстяными тряпками:

– Вот. Всем. И будьте внимательны, пожалуйста. В левой руке, значит сейчас – в левый карман. Теперь… поддержка?

Ольга похлопала себя по внутреннему карману куртки:

– Здесь.

Штаубе сунул руку в карман пальто:

– Да, да.

– Отлично, – Ребров надел кожаную фуражку. – Ключ?

Сережа передал ему брелок с ключом.

– Все? – Ребров посмотрел в глаза Ольги.

Она кивнула.

– Ну, двинулись, – он открыт дверь.

– С Богом, – шепнул Штаубе, вышел и стал спускаться по лестнице. Остальные спустились следом.

Во дворе Ребров с Ольгой направились к серым «Жигулям», старик с мальчиком прошли через арку на улицу. Ребров завел машину, развернулся, поехал. Штаубе и Сережа подсели у разбитого газетного киоска.

– Сережа, ты сколько времени в розыске? – спросил Ребров, выруливая на Садовое кольцо.

– Три месяца и шесть дней, – ответил мальчик.