Сердца в броне

Галкин Федор Иванович

Дьяченко понял: колонну опознали, началась тревога. Пока она всколыхнула лишь людей на площади, но через минуту офицер, вбежавший во входную дверь кинотеатра, доложит по телефону дежурному гарнизона, и тогда весь город ощетинится. «Дальше медлить нельзя, нужно ошеломить врага внезапностью и, пользуясь суматохой, проскочить на северную окраину города», — решил капитан.

В наушниках командиров машин прозвучала лаконичная команда: «Делай, как я!»

Захлопнув крышку люка и припав к зеркалам перископа, Дьяченко первым выполняет свой собственный приказ. Танк командира срывается с места и на полном ходу врезается в толпу курсантов и солдат. Остальные машины следуют его примеру. Пулеметные очереди

рвут воздух, отдаваясь эхом в тупиках и переулках. Словно боясь опоздать, короткими, но частыми очередями строчат автоматчики десанта, плотно прижавшись к броне за башнями.

Редкие вспышки ответного огня противника мелькают из-за углов домов, из парадных и переулков. Подняв автомат высоко над собой и тут же уронив его на броню, уткнулся головой в жалюзи один из автоматчиков на машине Дьяченко. Прижал к груди перебитую в локте левую руку автоматчик второй машины. Теплая кровь льется из рукава шинели прямо на надмоторную броню и через жалюзи на двигатели. Но боец не бросает автомата, крепко зажав его в коленях. Ранен заместитель командира батальона по технической части старший техник–лейтенант Сазонов, находившийся на броне машины, которая замыкала колонну.

Скоро на площади не остается никого, кроме советских танкистов, но огонь из укрытий и переулков усиливается. Слева появляется колонна автомашин с пушками.

— Подавить! — приказывает Дьяченко.

— Есть, подавить! — Отвечает Алейников и сейчас же поворачивает свой взвод прямо на автомобили. Две машины взвода в упор бьют по колонне, давят ее гусеницами и разбрасывают в стороны загоревшиеся тягачи. Третья — выстрелом осколочного снаряда накрывает зенитную пушку.

— Не задерживаться! Вперед! — следует команда Дьяченко. — Следить за мной!

Разгоряченный боем механик–водитель Каменев прямо по горящим вражеским машинам выводит свою «тридцатьчетверку» обратно на площадь и с ходу направляет ее на зенитную пушку, устроившуюся в начале боковой улицы. Немецкий расчет торопится, чтобы быстрее опустить длинный хобот ствола для стрельбы по наземным целям. Гитлеровцы не успевают: при виде бешено мчащейся на них стальной громады они разбегаются кто куда, ища укрытия за домами. Удар ленивцем по станине — и пушка, опрокинувшись вверх колесами, отлетает к тротуару.

Город зашумел, как пчелиный улей. Поднялась общая тревога. Всюду затрещали автоматные и пулеметные очереди. Где-то за большим домом грохнула пушка. Погасли фонари, и узкие, стиснутые серыми каменными домами улицы погрузились во мрак. Только красные ракеты с шумом ввинчивались в темное хмурое небо, да вырывали из темноты силуэты остроконечных черепичных крыш всплески пушечных выстрелов.

Наступил опасный момент. Большой незнакомый город укрылся за темным саваном: поди сориентируйся, что к чему и как выбраться из этого враждебного лабиринта улиц, улочек и переулков. Но Дьяченко и тут не растерялся.

— Включить фары, выходить на основную улицу! — приказал он танкистам. — Сбор у шоссе на северной окраине. Ориентироваться на зеленые ракеты.

На некоторых перекрестках гитлеровцы сумели организовать противотанковую оборону, используя для этого зенитные пушки, которыми город располагал в достаточном количестве. Ведя сосредоточенный огонь, им удавалось иногда расчленять колонну, заставлять отдельные машины повернуть в переулки, чтобы искать обходные пути.

Некоторым пушкам, впрочем, так и не пришлось выстрелить — одни попали под гусеницы, другие, хоть и вели огонь, но, ослепленные светом фар, не могли взять на прицел быстро мчавшиеся машины. Остановить стремительный бег танков на север уже ничто не могло.

На площадях и в узком лабиринте улочек грохотали пушки советских танков. Ведя огонь на ходу, танкисты продвигались к северной окраине города. А он становился все мрачнее

и мрачнее, и все меньше признаков жизни можно было обнаружить на его улицах. В эту непроглядную ночь они превратились в сплошные черные ущелья. В одну из них и попал в разгар боя взвод младшего лейтенанта Алейникова. Миновав т–образный перекресток и сбросив с рельсов остановившийся трамвай с прицепом, взвод вскоре оказался в узком тупике. Двух- и трехэтажные кирпичные здания черными видениями встали над машинами, как деревья в дремучем лесу. Где-то неподалеку за домами гремели выстрелы танковых пушек, оттуда доносился сухой металлический скрежет гусениц. Иногда вслед за выстрелами взлетали зеленые ракеты. Там пробивалась на север основная группа Дьяченко. И Алейникову нужно было спешить туда. Но путь взводу закрыли массивные темные здания с высокой шестигранной башенкой, из которой, полыхая вспышками, бил станковый пулемет. Алейников попытался найти проход, но понял, что в темноте это не удастся — лишь напрасно потратит время. Он принял решение немедленно повернуть назад. В это мгновение в наушниках прозвучал сердитый, немного хриплый голос Дьяченко:

— «Фогат»! «Фогат»! Я «Давка». Куда пропал? Тебя не слышу. Выходи на основ…

Голос командира неожиданно оборвался, послышался треск, писк, затем вообще стихло.

— Все кругом! — распорядился Алейников.

Головной танк развернулся так, что под гусеницами задымила мостовая. Вслед за ним развернулись и другие машины. Машина Алейникова рванулась обратно к перекрестку, на котором догорал опрокинутый трамвай. И только она поравнялась с угловым домом, как оттуда в упор выстрелила по ней пушка. Танк крутанулся и, уткнувшись в каменное здание, остановился. Мотор заглох. «Следующим выстрелом пропорет нас насквозь», — мелькнуло у Алейникова. Но второй выстрел не последовал. Пушка вместе с расчетом угодила под брюхо другой подоспевшей машины, а третья, развернувшись на месте, выбросила из-под своих гусениц обломки металла и клочья обмундирования. После этого обе машины тоже остановились. Головной танк не получил серьезных повреждений, но механик–водитель старший сержант Каменев был ранен в голову. Его заменил Алейников.

— Командуй взводом, — приказал он Берегову, поудобнее усаживаясь на сиденье водителя, — а я поведу.

Снова зло взревел мотор. Утопив движением правой ступни педаль газа до упора, Алейников резко толкнул вперед рычаги управления. Машина взяла с места и, постелив перед собой фарами яркое белое полотно света, понеслась по переулку. За ней, словно привязанные невидимой нитью к красным зрачкам задних фонарей, двинулись два остальных танка. Они не включали фар.

Машины подошли к выходу на пересекающуюся большую улицу, и тут в луче фар мелькнуло несколько серых человеческих фигур. Полусогнувшись, они быстро перебегали переулок и вскакивали на крылечко углового двухэтажного дома. Но прежде чем укрыться за парадной дверью, немцы на секунду остановились, обернувшись лицом к накатывающемуся на них танку. Этого Алейникову было достаточно, чтобы рассмотреть на них офицерские шинели и фуражки с белыми воронами на высоко вздернутых тульях, а над крыльцом — большую вывеску, золотыми буквами сообщавшую, что здесь находится кафе–ресторан.

— Гитлеровская офицерня, — передал Алейников. — Долбанем их! — прибавил он. Рывком взял на себя правый рычаг управления, круто развернул танк и с полного хода протаранил дверь ресторана так, что четверо десантников еле успели соскочить с машины. Крылечко и дверь заведения с треском рушатся. Надломившись, оседает массивная деревянная лестница, ведущая на вто–рой этаж здания. Под ее обломками остаются вбежавшие сюда фашистские офицеры.

— Куда, Андрей, забрался? — возбужденно воскликнул Берегов, когда пыль, поднятая упавшей лестницей, немного осела.