Сердца выживших
Шрифт:
Северга окинула взглядом ночную тьму. Были ли уши у холодных скал? У звёзд в небе? У зябкого, порывистого ветра? Не шпионила ли за ними трава? Не был ли сам костёр соглядатаем?
— Я ничего не могу изменить, детка. Я не смогу стать предводителем бунтовщиков. Раскрыв заговор, Дамрад часто уничтожает и семьи заговорщиков. Она не оставляет выживших, потому что выжившие могут мстить. Ты понимаешь, что это значит?
Рамут, сглотнув, робко притихла.
— Даже просто
«Козявочка»... Это слово ёкнуло в сердце девочки. Рамут было десять, когда жутковатый воин с невыносимым взглядом льдисто-серых глаз остановился перед ней в зимний день у колодца, а она испуганно пропищала: «Не убивай меня, господин!» Что тут скажешь... Маленькая была, глупая, вот и не узнала родную матушку: в последний раз та приезжала на побывку, когда Рамут было года три, а потом исчезла на целых семь лет. Сейчас Рамут было тринадцать. В этот приезд Северги в отпуск всё было иначе: Рамут гребла опавшие листья во дворе близ колодца, когда увидела знакомые сапоги. Подняв взгляд выше, она уронила грабли, бросилась к матушке и молча обняла. Та со смешком подхватила её, оценивая вес: «Здравствуй, красавица... Неплохо ты подросла!» Рамут повисла на ней, обхватив руками и ногами. Она была уже слишком большая девочка, чтобы таскать её на себе, но Северга не возражала. Так она и пошла в дом, неся Рамут на себе. «Эй, Дуннгар! — позвала она старшего мужа тётушки Бенеды. — Раздуй-ка камин пожарче, да пошли кого-нибудь в погреб за настоечкой. Только не разбавляйте водой, ради священной пятки Махруд». Почтенный и приземистый, квадратный Дуннгар заведовал домашним хозяйством. Если б в Нави существовали дворецкие, он как нельзя лучше подошёл бы на эту должность.
Расстояние между Рамут и плечом Северги сократилось, а потом совсем исчезло. Всё-таки ветер был очень неуютный. Тяжёлый чёрный плащ навьи-воина, будучи непродуваемым, неплохо от него спасал. В ту позднюю осень, когда погибли два эти парня-поэта, тоже было холодно, и туман точно так же вырывался при дыхании.
— Матушка, а ты хотела бы возвращать жизни, вместо того чтобы их отнимать? — спросила девочка. Она сама не знала, как этот вопрос всплыл у неё в душе.
Северга долго молчала. Её вздох коснулся макушки Рамут.
— Не знаю, детка. Да и не умею я этого... Это тётя Беня у нас по части
Пригревшаяся под плащом девочка дремотно сомкнула глаза. Костёр потрескивал, звёзды смотрели сверху.
— Научиться никогда не поздно, матушка.
Тётушка Бенеда с мужьями и сыновьями сейчас, наверно, уже отужинали и отправились отдыхать после трудового дня. А может, тётю Беню снова кто-нибудь позвал роды принимать, и она, вскочив на своего любимого коня, могучего и чудовищно огромного серого жеребца, помчалась к роженице. Весь её день проходил в трудах. Поднималась она раньше всех в усадьбе и собственноручно пекла хлеб. А хлеба целая прорва нужна: попробуй-ка такое семейство прокормить! Одни мужики — и все пожрать горазды. Но и пашут в хозяйстве, не покладая рук. В доме у тёти Бени правило простое: кто не работает, тот не ест. Рамут тоже трудилась. В свои тринадцать она умела ухаживать за домашней скотиной и даже объезжать лошадей, а также понемногу постигала лекарское искусство. Северга в отпуск приезжала не так уж часто, и тётя Беня, понимая, что им с Рамут надо побыть вместе, разрешила девочке побездельничать и отпустила их в этот поход в горы с ночёвкой. Тем более, что любой из отпусков мог стать для Северги последним.
Рамут посапывала, склонив голову на плечо Северги. Та, укутав дочь плащом получше и прижав к себе, слушала её сонное дыхание. Руку вдруг пронзила острая боль — будто иголочка в ладонь воткнулась. А следом и сердце кольнуло. «Научиться никогда не поздно».
Много лет спустя, шагая по улицам отстроенного навиями Зимграда и ощущая на груди тёплое биение целительного сердца-самоцвета на цепочке, Рамут, известная и всеми уважаемая врачевательница, вспомнила эти свои слова, сказанные ночью у костра. Камень «Сердце матери», спасший тысячи людей в Яви — всё, что осталось от Северги. Да ещё череп, покоящийся в земле у корней спящей сосны. Навья-воин научилась возвращать жизни. И вернула их гораздо больше, чем отняла. Никогда не поздно, да. Даже если ты умер.
Никто не поднимал меча и не становился под знамёна возмездия. В сердцах выживших с обеих сторон жило новое знание, выплавленное в горниле войны: ненавистью ничего не исправить. Обидой не залечить ран. Местью не вернуть погибших. Злобой не поднять городов из руин. То, что лечит, восстанавливает, исправляет — больше, чем ненависть, и больше, чем любовь. Больше, чем богини Маруша и Лалада вместе взятые. Больше, чем что-либо на свете.
26 апреля 2019