Сердце Ангела
Шрифт:
Я наклонился к Епифании, скользнул рукой под одеяло и обнял ее напоследок.
— Ты приглашение забыл, — сказала она.
— Ничего. Я без приглашения.
— А бумажник? Его тоже оставишь?
Она была права. Бумажник-то остался в пиджаке. Смеясь, мы принялись целоваться, но она вздрогнула и отстранилась, зябко кутаясь в одеяло.
— Иди уже. Скорей уйдешь — скорей вернешься.
— Постарайся не нервничать.
Она улыбнулась, доказывая, что с ней все хорошо, но в распахнутых глазищах стояли слезы.
— Будь осторожней.
— Это мой принцип.
— Я буду ждать.
— Цепочку накинь. —
Епифания рванулась ко мне по коридору, роняя по пути одеяло, словно нимфа, выходящая из волн. У дверей последовал еще один долгий влажный поцелуй.
— Вот. Всегда держи при себе. — Она сунула мне в руку какой-то маленький предмет.
Это был круглый кусочек кожи, на изнанке которого чернилами было грубо нарисовано дерево и две ломаные молнии по бокам.
— Это что?
— Оберег, талисман, амулет — это по-разному называют. Видишь символ? Это Гран Буа — очень могущественный лоа. С ним тебе никакие беды не страшны.
— Помнишь, ты тогда сказала, что мои дела плохи?
— Помню. Тебе и сейчас любая помощь пригодится.
Я сунул амулет в карман, и мы снова поцеловались, торжественно и невинно. Больше ничего сказано не было. Шагая к лифту, я слышал, как звякнула цепочка. Почему я не сказал ей тогда, что люблю ее?
Я доехал на метро до станции «Юнион-сквер», быстро сбежал по железным ступеням на платформу линии Интерборо, но поезд ушел у меня из-под носа. Прождав какое-то время и прикончив пакетик арахиса за один цент, я сел в следующий. В вагоне почти никого не было, но я не стал садиться. Поезд тронулся. Прислонившись к дверям, я смотрел, как уплывает грязная белая плитка.
Потом поезд въехал в тоннель и обогнул невидимый угол. Лампы в вагоне замигали. Железные колеса издавали орлиные вскрики. Я взялся за поручень и стал смотреть в темноту. Поезд набрал скорость, секунда — и в темноте промелькнули очертания заброшенной платформы.
Чтобы разглядеть ее, нужно было смотреть очень внимательно. Только свет нашего поезда, отраженный от покрытой сажей плитки, выдавал призрачное существование станции «Восемнадцатая улица». Большинство пассажиров, ежедневно в течение всей жизни проезжающих здесь по будням туда и обратно, ни разу не видели ее. На официальной карте метро этой станции не было.
Я разглядел мозаичные цифры, украшавшие каждую колонну, и темную пирамиду мусорных баков у стены. Потом мы снова въехали в тоннель, и станция исчезла как забытый сон.
Я сошел на следующей остановке под названием «Двадцать третья улица», поднялся вверх по лестнице, перешел дорогу, снова спустился в метро и за пятнадцать центов купил новый жетон. На платформе несколько человек дожидались поезда из центра. Я принялся рассматривать плакат с новой Мисс Рейнгольд, [50] которой кто-то ручкой пририсовал усы. Поперек ее лба красовалась надпись карандашом: «Сохраним здравый рассудок!».
50
С 1942 по 1965 год пивная компания «Рейнгольд» ежегодно устраивала конкурс на звание «Мисс Рейнгольд». Американцы путем голосования выбирали самую красивую девушку из предложенных кандидатур. Конкурс был очень популярен: в 1959 году было подано более двадцати одного
Подъехал поезд с табличкой «Бруклинский мост», и все, кто был на станции, исчезли в вагонах, кроме старушенции, переминавшейся с ноги на ногу в дальнем конце платформы. Я прогулочным шагом двинулся в ее сторону, с притворным интересом рассматривая веселого джентльмена, получившего работу благодаря «Нью-Йорк Таймс», и симпатягу-китайчонка, уплетающего ломоть ржаного хлеба.
Старушенция не обращала на меня никакого внимания. На ней было поношенное пальто, на котором не хватало нескольких пуговиц, а в руках она держала хозяйственную сумку. Краем глаза я видел, как она вскарабкалась на деревянную скамейку и принялась вывинчивать лампочку.
К тому моменту, как я добрался до нее, она уже слезла и упрятала свою добычу в сумку.
— Напрасно вы мучаетесь, — сказал я. — Эти лампочки все равно не годятся: у них у всех резьба в другую сторону.
— Не понимаю, что вы такое говорите, — ответствовала старушка.
— Министерство транспорта специально везде ставит такие лампочки с обратной резьбой, чтобы их не таскали. В обычный патрон их не ввинтишь.
— Что вы такое придумали, не понимаю. — Старушка, не оглядываясь, поспешно ретировалась на другой конец зала. Я дождался, пока она скроется за дверью дамской уборной, и стал спускаться по узкой металлической лесенке у края платформы. Мимо с ревом пролетел экспресс.
Вдоль рельсов пролегла тропинка, ведущая в темноту. В этой темноте на большом расстоянии друг от друга, указывая путь в тоннеле, слабо горели маломощные лампочки. Между поездами было очень тихо, и я спугнул нескольких крыс, порскнувших мимо меня по усеянной шлаком балластной подушке.
Тоннель был похож на бесконечную пещеру. С потолка капала вода, грязные стены заросли слизью. Прошел местный поезд из центра. Я вжался в липкую стену и смотрел в яркие окна, пролетающие у самого моего лица. Маленький мальчик, уткнувшийся носом в стекло, вдруг увидел меня. Скучное личико озарилось удивлением, он поднял было пальчик, указывая на меня, но поезд уже умчал его.
Мне казалось, что я прошел уже много больше, чем пять городских кварталов, разделяющих две станции. Иногда попадались ниши с трубами и железными лестницами, ведущими наверх. Я поспешно шел вперед, сунув руки в карманы, чувствуя успокоительное прикосновение шершавой рукояти револьвера с резными шашечками.
Вдруг в десяти метрах от меня возникла лестница, ведущая на платформу. Закопченная плитка поблескивала, как посеребренные луной развалины храма. Я замер на месте и затаил дыхание. Сердце колотилось об «лейку». Где-то впереди раздался детский крик.
Глава сорок четвертая
Эхо повторило его. Я долго прислушивался. Похоже было, что крик доносится с противоположной платформы. Перебраться через четыре пары рельсов — задача не самая простая. Я задумался было, не безопасней ли будет посветить фонариком, но вспомнил, что фонарик остался дома.
Двойные ленты рельсов отражали свет далеких фонарей. Несмотря на темноту, я разглядел ряды железных балок, похожих на черные стволы деревьев в полуночном лесу. Чего я не видел, так это собственных ног, зато коварное присутствие во мраке контактного рельса с бегущим по нему электричеством ощущал великолепно.