Сердце бога
Шрифт:
– А почему с места распределения сбежал?
Впоследствии Владик ругал себя за непринужденный разговор с Кудимовым. Хотя одновременно перед собой и оправдывался: «А что мне было делать? Пройти мимо? Сделать вид, что не заметил?» Вдобавок встреча случилась неожиданно, сразу не сообразишь, как себя вести.
Вилен доверительно понизил голос, словно записывая в соучастники, а на деле излагал легенду, разработанную совместно с куратором для прикрытия внедрения на ОКБ-1:
– Скучно мне в том ящике стало – во, до смерти! – он показал рукой на собственном горле, сколь
Ничего не оставалось, как назвать номер комнаты, где он работает. «Может, и впрямь восстановить отношения? – думал впоследствии Владик. – Кудимов, конечно, прощелыга и с Жанной поступил отвратительно и ужасно – но все-таки почти шесть лет в одной комнате прожили, теперь работать вместе будем. Может, простить его?» А потом начинал сам себя ругать за слабохарактерность.
На работе у него полно дел было. Для начала следовало чертежи и другие материалы по изделию «Восток» изучить. Они хранились в первом отделе и выдавались для ознакомления только там, на месте. Владик просматривал чертежи, эскизы и пояснительную записку к проекту космолета (как упорно называл «Восток» Феофанов), или космического корабля (как не менее упорно именовал его Королев), и изделие (как величали его режимщики) ему нравилось. Все просто, безыскусно и грамотно. И красиво. И по своим принципам – не сложней автомашины «Победа» или «Москвич», а потому должно работать. И несколько элементов для конструкции он, Иноземцев, придумает и создаст сам.
Пока он знать не знал и ведать не ведал, что созданный им механизм останется не востребованным во время первого, а также шести последующих космических полетов. А вот на седьмой раз, пять лет спустя, – спасет жизнь двум советским космонавтам. Но все это будет далеко впереди. Никто пока не думал (может, кроме Королева) о втором, третьем, пятом полете. Запустить бы на орбиту и вернуть первого человека!
Однажды его опять вызвал Феофанов:
– Спецгруппа ВВС номер один прибыла для прохождения дальнейшей службы в Москву. Надо их готовить к полету и тренировать. Но вот как – никто не знает. То есть, с точки зрения физических упражнений, в целом понятно: центрифуга, вибростенды, сурдокамера, медленное поджаривание или суперохлаждение, прыжки с парашютом. Но ведь должны быть, черт возьми, у них и теоретические занятия. Не одной же марксистко-ленинской подготовкой заниматься – с ума сойдут! Поэтому решено, что я будущим астронавтам прочту курс лекций об устройстве космолета, или, если угодно, космического корабля. И тебе, товарищ Иноземцев, поручается прочесть спецгруппе ВВС номер один доклад на тему…
– …«есть ли жизнь на Марсе», – влез Владислав. Феофанов начальником был приятным, с ним, когда он в хорошем расположении духа, можно было и пошутить.
– Нет, – не принял шутливый тон Константин Петрович. – Примерная тема занятия такова: с какими испытаниями – при разных раскладах, в особенности при плохом, – придется встретиться пилотам во время полета. Перегрузка, вибрация, жара, холод, одиночество, невесомость… Надо обосновать,
– Так точно, – пародируя военную субординацию, выдохнул Владик.
– Поэтому ровно через неделю, время на подготовку есть, тебе надлежит прочитать этим парням из ВВС часовую лекцию под примерным девизом «Тяжело на Земле – легко в небе», или каким образом и почему врачи и командиры будут мучить их оставшееся до первого запуска время». Они, эти парни-летчики, твои ровесники, поэтому, думаю, вы найдете общий язык. Только имей в виду, что они вузов не кончали, и хоть ребята здоровые, как быки или лоси, и смышленые, и даже остроумные, а все ж таки военные, и рассказывать им надо попроще, без интегралов с дифференциалами.
Между тем, Гале подходило время рожать. Страшно было, но она подбадривала себя: неужели страшней, чем первый раз из самолета выпрыгнуть? Провотворов несколько раз звонил ей на работу. Обещал, что роды принимать будут лучшие врачи, они сделают все как следует и все будет хорошо. Тон генерала в телефонной трубке звучал сухо и по-деловому. Она тоже никак не могла размякнуть – в служебном помещении, где впритык стояли столы не менее двадцати женщин, которые исподволь слушали их беседу. Единственное, что радовало в тех разговорах, – короткие реплики Ивана Петровича: «Я все для тебя сделаю, Галя. Для тебя и твоего сына».
Владик тоже хлопотал вокруг будущего отпрыска. Купил им билеты в Энск в мягком вагоне – в те времена запасаться проездным документом следовало заранее, иначе не достанешь. Даже странно было, что они по этим имевшимся двум билетам покатят втроем, и третьим человечком станет тот, кто сейчас бьется у нее под сердцем.
Галя рассказала Владику, что рожать будет у Грауэрмана – тот, конечно, знал, что это лучший роддом Москвы. Спросил: «Каким образом ты туда устроилась?» – она наврала, краснея, про сотрудницу из отдела, у которой там работает мать и которая оказала ей столь нужную любезность. Муж вроде бы поверил – однако роды в самом престижном столичном роддоме стали еще одним камнем в здании его подозрений.
Больница в центре Москвы потребовала заранее решить другую проблему: как довезти туда роженицу? «Скорую» вызывать было нельзя – она, согласно инструкции, доставит будущую мамашу в ближайший или дежурный роддом. Даже помыслить о том, что можно подкупить врача из «неотложки», чтобы отправил ее на Арбат, Владик тогда не мог. Вызывать такси, когда начнутся схватки, тоже было боязно. Во-первых, потратишь время, пока сбегаешь на станцию, чтобы позвонить (да и роженицу одну оставлять страшно). Во-вторых, непонятно, когда заказанная машина приедет – не опоздает ли, не завязнет ли в сугробах, найдет ли дом… Требовалось что-то придумать. И тут, как обычно бывало при социализме, неразвитость сферы услуг и инфраструктуры компенсировалась душевностью и милостью людей.
Частных машин у них в поселке было – раз-два и обчелся. Но одна из них принадлежала семейству Смирновых, жившему неподалеку. Семья была большая – три поколения под одной крышей. Самые старшие, Федор Никифорович и Вера Павловна, средние – их сын Евгений Федорович и его жена, полячка Ядвига, и третье в лице их сынка Женика-младшего. Трудились все, за исключением шестилетнего Женика, в ОКБ-1, Федор Никифорович еще с тех времен, когда нынешняя «королевская шарашка» была артиллерийским заводом. Руки у всех были золотые, головы ясные.