Сердце дракона. Ключ от всех дверей
Шрифт:
Я еле сдерживаю стон, вызванный справедливым замечанием Воронова. Но выражение обиды на лице парня вынуждает меня извиниться:
– Прости. Я пропустила прием антидепрессантов, – я нервно сжимаю ремешок сумочки, думая о том, что, скорее всего, так и есть: десять дней без таблеток сказываются не только на расстройстве сна, но и на далеко не прочных нервах, – и, кажется, немного от этого взвинчена.
Лицо жениха меняется. В серых глазах мелькает не просто страх, а настоящий ужас. Оттеснив меня к ближайшей двери по коридору, он, почти
– Ты что? – мужские пальцы достаточно ощутимо сжимают мои скулы, причиняя совсем не сильную, но неприятную боль. – Аня, это же не шутки. А что, если у тебя снова начнутся приступы?
Взволнованное лицо Воронова раскраснелось так, что мне кажется еще чуть-чуть и его хватит сердечный приступ. Мотнув головой, я отхожу от Димы, возмущенно буравя взглядом парня.
– Дим, перестань! Ты так говоришь, как будто я какая-то сумасшедшая, сбежавшая из психбольницы! Да, у меня есть проблемы, я не отрицаю, – сморгнув неожиданно набежавшие слезы, я продолжаю: – Проблемы со сном, Дима. А ты так смотришь, как будто я могу накинуться на коллег или… Ай! – махнув рукой, останавливаю поток речи, срывающийся с губ.
Я оглядываюсь по сторонам, отмечая, как все вокруг изменилось. Черт, куда идти? Они что, поменяли таблички на дверях?
Глава 3
Анна
– Тебе надо к Регине Эдуардовне! – восклицает Дима, не обращая внимания на мои слова.
Вцепившись пальцами мне в предплечье, он почти силком тащит обратно к лифту. Мимоходом бросив взгляд на настенные офисные часы, Дима бормочет себе под нос:
– Слава Богу, что девять! Она должна быть уже на месте.
– Конечно, на месте, – вырвав руку из крепкого захвата, я поправляю ремешок съехавшей с плеча сумочки. – Она же штатный психолог, – напоминаю, удивляясь тому, какое впечатление произвело на Диму признание по поводу антидепрессантов.
– Ань, это не шутки, – продолжает жених после секундной заминки, неодобрительно качая головой. – Халатное отношение к здоровью я не одобряю – так и знай, дорогая. Особенно, если учесть то, из какой трясины я тебя вытащил, Анна. Поверь, мне это стоило огромных усилий.
Слова Воронова заставляют помимо воли почувствовать себя глупым нашкодившим ребенком, который своим не хорошим эгоистичным поведением заставляет нервничать заботливого родителя.
Дима же, в свою очередь, хмурится, заметив в моем поведении едва уловимые перемены. Кажется, он все подмечает – и легкий трепет ресниц, и как я неосознанно прикусываю нижнюю губу, в попытке сдержать накатившие от его слов эмоции. И зачем он только напоминает раз за разом о трагедии, что произошла в прошлом? Мне же больно!
На гладко выбритом лице жениха отображаются сложные мыслительные процессы.
На мгновение у меня даже возникает ощущение, что Воронов занимается какой-то трудной математической задачей, решение
– Вот скажи, ничего странного не происходило с утра? – неожиданно ошарашивает вопросом жених. – Ну, не знаю… Или, например, после того, как ты перестала принимать таблетки?
Вдоль позвоночника пробегает неприятный холодок, заставляя сердце сжаться. Что-то здесь не так, только что именно – я не понимаю.
– Просто… Понимаешь, иллюзии затуманивают наш разум, ведь он такой пластичный и податливый, словно пластилин, а все это лишь для того, чтобы избавить нас от боли, – проникновенным голосом говорит Дима, намекая на смерть моих родителей.
Взгляд голубых глаз жениха настороженно замирает на моем лице, словно Дима совершенно не знает, чего можно от меня ожидать. Как будто нехотя, он продолжает:
– В качестве замены они приносят некое удовольствие. За это мы должны без сетований принимать то, что вступая в противоречие с частью реальности, иллюзии разбиваются вдребезги, а от этого потом очень больно, Анна, – Дима нежно касается моей руки.
Я с трудом, но все же разжимаю пальцы, которыми незаметно для себя все это время стискивала ремешок сумочки.
– Ань, дорогая, неужели ты готова пожертвовать своей счастливой реальностью ради самой шаткой и ненастоящей иллюзии? Как бы тебе не было тяжело, пора принять, что родителей не вернуть. Дорогая, Регина Эдуардовна и я, мы всегда готовы тебе помочь, но для этого тебе всего лишь надо быть предельно откровенной и ни в коем случае ничего не скрывать. Иначе лечение сомнии* затянется на долгие года. Мы все этого не хотим. Я ведь прав, любимая?
– Хорошо, Дим я тебя услышала, – неохотно отвечаю я, всей душой желая поскорее закончить этот напряженный неприятный для себя разговор. – Я и так планировала после работы заглянуть на консультацию. Просто я не люблю, когда на меня давят.
Лицо Воронова проясняется, и он даже довольно улыбается.
– Вот и славненько! На обеде встретимся, – прижав к себе кожаный коричневый дипломат, он бросает быстрый взгляд в направлении левого крыла. – Так, я побежал. Если что, звони, – не дожидаясь ответа, Дима размашистым шагом направляется в нужную ему сторону, что-то неразборчиво бормоча про время и то, как его катастрофически не хватает.
Громкий сигнал лифта заставляет меня поспешно обернуться. На дрогнувших губах появляется искренняя улыбка. Анастасия Перевалова – не только моя коллега, но уже и очень близкий человек – вот кого я действительно рада видеть в любое время суток. Жизнерадостная и активная Настя всегда говорит, что она за любой кипишь, кроме голодовки.