Сердце друга

Казакевич Эммануил Генрихович

Месяцы пребывания в штабе фронта все-таки не прошли даром для Анички. Она вошла в быт, в образ жизни армии, усвоила целый ряд необходимых каждому военному человеку понятий и привычек. Она, далее, участвовала в допросах редких пленных (наше контрнаступление под Москвой уже кончалось, и пленных было мало), прилежно переводила немецкие письма и документы на русский язык, усвоив таким образом стиль немецких воинских документов и вообще переписки. Она также хорошо изучила организацию, уставы, мундиры, знаки различия и отличия

немецкой армии. Номера немецких дивизий перестали быть для нее пустым звуком, враг перестал быть отвлеченным и страшным понятием, а облекся в плоть и кровь, в цифры и факты.

Наконец, она выработала здесь для себя самой те нормы поведения, которые снискали ей прозвище "дикой", но создали вокруг нее атмосферу не замутненного какими-либо двусмысленностями уважения.

Несмотря на это, она упорно добивалась своего и, проявляя терпение и настойчивость, понемногу переходила все ближе и ближе к передовой: из штаба фронта - в штаб армии, из штаба армии - в штаб дивизии и, наконец, в полк.

Обо всех этих перипетиях рассказала Аничка, - конечно, вкратце и не касаясь самого сложного: всех внутренних переживаний, - полковнику Семену Фомичу Верстовскому в блиндаже капитана Акимова в ночь перед боем.

Полковник только головой качал и ахал.

– Бедный Александр Модестович, - бормотал он.

Он посмотрел на часы, вспомнил, что пора идти, и все-таки ему трудно было уйти от Анички, ему казалось, что он делает преступление перед своим другом, профессором Белозеровым, оставляя ее здесь одну, как бы без присмотра.

– Мне надо идти, - сказал он наконец.
– Во время боя придется быть с командиром вашего полка. Ты тоже приходи туда. Нечего тебе делать здесь.

Пригнувшись к ней и опасливо оглядевшись, он сообщил ей о завтрашней смене.

Затем он прошел к тому закоулку в овраге, где стояла его машина, сел в нее и поехал к штабу полка. Но и в машине он не мог успокоиться и, к удивлению шофера, все твердил:

– Ну и Аничка... Ну и девчонка...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Разведка боем

1

Одновременно с Верстовским к Головину приехал командир дивизии генерал-майор Мухин. Выслушав доклад командира полка о ходе подготовки предстоящей разведки боем, генерал сказал:

– Не знаю, как быть с Акимовым. Сегодня получили распоряжение откомандировать его в Москву для дальнейшего прохождения службы в военно-морском флоте.

– Наконец-то!
– обрадовался за товарища Головин и тут же опечалился: - Жаль. Хороший командир.

Генерал пытливо взглянул на него:

– Так как вы считаете? Пусть проведет бой или сразу сейчас отозвать?

Головин, колеблясь, долго не отвечал. Разумеется, для успеха боя было бы целесообразнее не отзывать сейчас Акимова. С другой стороны, незаменимых людей нет. А бой будет тяжелый.

Головин

посмотрел на комдива. Они оба думали об одном и том же.

– Лучше все-таки, если он проведет бой, - медленно произнес генерал.

Акимов в это время ходил по своему переднему краю, заглядывая в ниши и землянки, негромко окликая дежурных пулеметчиков и стрелков. Он останавливался у пулеметов и проверял каждый из них, давая короткую очередь в ночную темноту.

Большинство солдат, кроме дежурных, спали, как ранее приказал Акимов. Он просовывал голову в землянки, где они спали. Оттуда тянуло спертым воздухом от сушившихся портянок и махорочного дыма, слышался храп и тяжелое дыхание, кашель и произносимые во сне отрывочные слова.

– Спите, спите, - бормотал Акимов словами старой песни, - друзья, под бурею ревущей... С рассветом глас раздастся мой...
– продолжал он бормотать по дороге к следующей землянке, с остервенением разрезая сапогами высокую воду, - ...на подвиг иль на смерть зовущий...

– Кто идет?
– окликнули его. И тут же узнали: - Здравствуйте, товарищ капитан.

– Здорово. А ты кто?

– Вытягов.

– Здравствуй, сержант. Не спишь?

– Не сплю.

– С чего бы это?

– Не спится.

– Оружие чистили?

– Все в порядке.

– Патроны получили?

– Получили.

– И бронебойные получили?

– И бронебойные.

– Как тут немец?

– Дрыхнет. Ракеты изредка дает. Закурим, товарищ капитан?

– Закурим.

Они закурили. Огонек спички осветил лицо Вытягова, спокойное и доброе.

– И долго мы здесь просидим, в этой мокрети?
– спросил он.

– Про то знают бог и Верховный Главнокомандующий.

– Это верно.

– А что? Трудновато?

– Как сказать... Надоело.

– Война не тетка. Ложись спать, сержант. Надо выспаться.

– А на море лучше воевать, чем на суше, товарищ капитан?

– Смотря какая суша. Тут воды столько, что и сушей не назовешь.

– Хе-хе... Верно.

– Это кто там хихикает?

– Это я. Корзинкин.

– А-а, санинструктор!.. И ты не спишь?

– Да вот не сплю. Мы тут с Файзуллиным рассуждаем.

– Ты тоже здесь, Файзуллин? Нехорошо. Комсорг, а показываешь такой пример...

– Комсоргу спать не положено, товарищ капитан.

– Да ладно с твоей политграмотой. Про что же вы рассуждали?

Последовал смущенный ответ:

– Про жизнь, в общем. Про то, как дальше будем жить, после войны то есть.

– Далеко вперед загадываешь.

– Вот Файзуллин, к примеру, желает поступить в рыбный институт.

– Техникум, - поправил Файзуллин.

– Ну да. Он говорит, что у них в Казани...

– У них в Казани пироги с глазами. Ложитесь спать. Прошу вас, как братьев, прошу. Куда это годится?