Сердце горца
Шрифт:
Зеркала в затейливых серебряных рамах висели на стенах среди изысканных гобеленов, комнату украшала темная резная мебель из красного дерева. На полу были расстелены роскошные коврики из овечьих шкур. Кровать, застеленная атласными простынями, мягкими наволочками и шикарным покрывалом из черного бархата, казалась произведением искусства работы античного мастера. У кровати было четыре столбика величиной с небольшое дерево (однажды Адам привязал к ним руки Габриель, а затем целовал и ласкал ее, сводя с ума от желания).
Для нее и ее сказочного принца сложно было найти более подходящую спальню,
Габби казалось, что эти три дня они провели в месте, где не было ни времени, ни пространства, в каком-то фантастическом доме, где не имело значения ничего, кроме настоящего, и это настоящее было так прекрасно, что на время она позабыла обо всем.
Никаких вопросов не срывалось с ее губ, занятых поцелуями. Никаких забот не возникало в ее голове, которая кружилась от любви. Никакие мысли о завтрашнем дне не нарушали ее спокойствия.
Габби жила одним днем. Она была счастлива, и этого ей казалось достаточно. На четвертый день Адам разбудил ее, когда за окном было еще темно, накинул на ее обнаженное тело теплое одеяло и начал перемещаться с ней, пока они не очутились на вершине горы.
Грациозно опустившись на край скалы на высоте тысячи футов, он обнял Габби, и они смотрели, как всходит из-за гор солнце, и их дыхание застывало в морозном воздухе. Восход начался с легкой золотой дымки на краю горизонта, которая медленно рассеяла туман и превратилась в розово-оранжевый огненный шар, осветивший холмы и долины золотом.
И когда они сидели на краю света, глядя, как рождается новый день, Адам рассказал Габби о своем плане: о значении ритуалов, которые проводили МакКелтары в дни праздников, и о том, что случится, если они их не проведут; о том, что они согласились задержать проведение обрядов в Люгнассад, который настанет через несколько дней, чтобы Эобил появилась на их земле; и что, когда она придет, Адам известит ее о предательстве Дэррока и обеспечит Габриель безопасность, как и обещал.
Он ничего не сказал о том, что может произойти с ними потом. Ни слова о том, что случится в будущем, после этого. И Габби ни о чем не спрашивала, потому что была большой трусихой. Влюбиться в сказочного принца в человеческом облике – это одно. Но бессмертное Существо? Со всей его силой? Адам был неодолим в человеческом теле. Она не представляла, каков он будет в своем естественном обличье.
И не была уверена, что захочет его таким увидеть. Она мечтала, чтобы все всегда оставалось так же, как сейчас. Ей не хотелось никаких изменений. Все было идеально. Обладая неограниченной силой, Адам мог стать ужасным. Обладая неограниченной силой, кто угодно мог стать ужасным. Даже она, Габби О'Каллаген, могла бы стать ужасной, имея такую силу.
Поэтому она решила больше об этом не думать. Размышлять было не о чем, эти мысли только сводили бы ее с ума. Так много всего могло случиться, так много могло пойти наперекосяк. Габби решила не опережать события. Ведь, возможно, на самом деле Адам не способен ее защитить и королева может убить ее или натравить Охотников,
Это была здравая мысль. И это была веская причина, чтобы наслаждаться настоящим. Что Габби и делала все оставшееся время, кувыркаясь с Адамом в постели, смеясь, дразня его и сливаясь с ним в неистовом единстве.
До заката.
Когда настали сумерки, он снова укутал ее в одеяло и перенес на возвышенность, и они смотрели, как небо становилось фиолетовым, а потом черным, и как взошла луна и начали появляться звезды.
– Я видел тысячи таких закатов и рассветов в горах, – сказал ей Адам. – И кажется, я никогда не устану на них смотреть.
Запрокинув голову, он глядел на темное бархатное небо, усыпанное мерцающими звездами. И Габби начала думать о тысячах закатов и рассветов, о бессмертии и вечной жизни, и, прежде чем она смогла сдержаться, у нее вырвался вопрос:
– Почему Морганна не приняла эликсир бессмертия?
В тот же миг Адам напрягся всем телом. Он резко повернул ее к себе лицом и пристально посмотрел в глаза. Потом он поцеловал ее и целовал до тех пор, пока у нее хватало дыхания, и она уже не думала о Морганне и о бессмертии.
Хотя Габби знала, что этот вопрос все равно вернется и будет ее терзать.
– Вы жульничаете! – нахмурился Дэгьюс на Хло и Габби.
– Нет, – возмущенно запротестовала Хло.
– Жульничаете, – сказал Адам. – Я видел, как Габби подала тебе знак рукой, только поэтому вы и ведете.
Габби игриво вскинула бровь.
– Сдается мне, кто-то привык быть бессмертным и всемогущим, а сам не может пережить простой проигрыш в карты.
Адам с легкой улыбкой покачал головой. Она была неутомима. И она действительно жульничала. Последние два часа. А он спускал ей это с рук, пока не заметил Дэгьюс. Адама, пожалуй, даже забавляло, что горец ничего не замечает, слишком увлеченный пылкими взглядами, которые бросала на него Хло, или тем, как его маленькая женушка облизывает губы и улыбается, чтобы отвлечь внимание мужа.
Адаму же от Габби такие взгляды были не нужны. Его отвлекало одно ее присутствие. Он думал, что за последнюю неделю его чрезвычайное, беспрестанное желание несколько ослабнет, но не тут-то было. Наоборот, чем больше он занимался с Габби любовью, тем больше ему хотелось этого.
Он бы посвятил все свое время до самого рассвета в день Люгнассада только ей, если бы несколько дней назад в Хрустальную комнату не явились Гвен и Хло и не сообщили, что пора умерить свой пыл, поскольку они хотели бы видеть своих гостей хотя бы иногда. Неужели они требуют слишком многого?
Покраснев, Габби ответила, что они скоро будут. И тут же дала Адаму урок хороших манер, – урок, который ему не понравился. Ему была неприятна сама мысль о том, чтобы с кем-то делить ее общество, даже ненадолго.
Но Габби оказалась непреклонна, так что они вшестером провели несколько дней, с утра катаясь на лошадях по горам, а вечером ужиная, выпивая и играя в карты, в шахматы или в какую-нибудь другую человеческую игру. И Адам делал все возможное, чтобы удовлетворить свое желание, пока луна сияет на небе. Господи, он, кажется, начал ненавидеть рассветы.