Сердце хирурга
Шрифт:
Ему совершенно чуждо было профессиональное самолюбие, вернее, то мелкое самолюбие, при котором многие ради «чести мундира» готовы пожертвовать интересами дела. И он, крупный ученый, родоначальник многих направлений в медицине, без колебаний обращался за консультацией к какому-нибудь совсем молодому специалисту, если узнавал, что тот хорошо разбирается в том или ином вопросе. И нам говорил: «Больному важно, чтоб его вылечили. А то, что сами это сделаете или пригласите сто человек для совета-помощи, ему все равно. Только вылечите!»
Конечно, во имя этого принципа он изменил свое решение, дал согласие ученику сделать ту операцию, которую до этого отказался провести сам, считая больного неоперабельным.
Такое
Алексеев еще в юности приметил, что при неудачном повороте ноги у него возникала резкая боль и появлялось ощущение «ползания мурашек». Было это, правда, редко, да и боль тут же исчезала… Но шли годы, и наступило время, когда боль стала все чаще причинять страдания. Сам врач, Алексеев решил, что у него запущенный ишиас, предпринял лечение. Стало еще хуже… Тогда только Георгий Васильевич пошел к своему коллеге – терапевту, а тот, осмотрев его, показал невропатологу. Последний, узнав про «ползанье мурашек», про то, что Алексеев долго принимал физиотерапию и это не дало облегчения, пригласил для обследования хирурга, первым вопросом которого был такой:
– А вы рентгеновский снимок ноги и таза когда-нибудь делали?
– К стыду своему, я как-то об этом не подумал, – признался Алексеев.
– А без этого все наши рассуждения будут беспочвенны. Пройдите в рентгенкабинет…
Даже при беглом взгляде на снимок было понятно, откуда у Алексеева нарастание болей и усиливающееся ощущение «мурашек»: на задневнутренней поверхности бедренной кости, в области шейки бедра, сидела на широком основании крупная костная опухоль. Связь с бедренной костью была у нее глубокая, подход к ней – затруднителен, а близость опухоли к нервам, соседство с сосудами заставляли опасаться их повреждения при операции… Кроме того, неясен был прогноз: одно дело, если опухоль (костный экзостоз) не растет, тогда ее можно не трогать; другое дело, если она увеличивается – тут требуется быстрое хирургическое вмешательство; И наконец, следует определить: может ли эта костная опухоль, которая в настоящее время по всем признакам является доброкачественной, «озлокачествиться», и когда нужно ждать этой катастрофы?
Вот такие вопросы стояли перед консилиумом профессоров Омска, собравшимся обсудить способы лечения доктора Алексеева. Так как проблема костного экзостоза в ту пору в специальной литературе была со многими неизвестными, на консилиуме не пришли к какому-нибудь определенному заключению, постановив: ввиду трудности болезни Г. В. Алексеева и невозможности оказать ему помощь на месте направить больного в Ленинград, к профессору Петрову, чья эрудиция и диагностический талант хорошо известны в стране. И донельзя встревоженный Георгий Васильевич в этот же день отправился в далекую знаменитую клинику…
Я тогда не присутствовал на осмотре Алексеева, но по словам больного Николай Николаевич сказал в момент их первой встречи так: «Опухоль доброкачественная, медленно растущая. Скорее всего может превратиться в злокачественную, а когда – не установишь. Учитывая, что расположение опухоли таково, что операция грозит ампутацией конечности и вообще сама по себе таит большую опасность для жизни, а состояние у больного в целом хорошее, он полностью работоспособен, от операции пока лучше воздержаться…»
Георгию Васильевичу было рекомендовано один раз в полгода делать снимки и замечать, нет ли изменений в величине и форме опухоли; кроме того, следить за состоянием ноги и интенсивностью болей. Если появятся существенные изменения, боли станут очень сильными, он должен будет приехать сюда, в клинику, на операцию.
Алексеев вернулся домой, а вскоре разразилась война…
В 1944 году при очередном рентгеновском обследовании,
В Омск Алексеев вернулся ни с чем, подавленный и растерянный. Продолжал ходить на работу, но постоянным его спутником стала хромота. А боли не отпускали, и опухоль была уже заметна на глаз…
Когда же война кончилась и дорога в Ленинград была открыта, он еще раз сделал снимок и сам с ужасом понял: теперь уже никакого выхода нет, как только лишиться ноги! Стало не по себе… Он, можно сказать, в расцвете сил, все земные радости тревожат его, впереди долгожданные мирные дни – и нате вам: сам должен положить на стол ногу, чтобы ее отрезали! Свою, собственную! Страшно подумать: как можно жить без ноги?! Другие, конечно, живут, но ведь они не по своей воле лишились конечности – война или несчастный случай… А у него отнимут ногу целиком, не оставив даже культи, протез, следовательно, будет очень неудобен, придется ходить как на ходулях… Может, опухоль прекратит свой рост?! Он готов мучиться, мирясь с болями, хромотой, лишь бы уцелела нога! Терзался, не знал куда себя деть, с головой уходил в работу, старался все время быть на людях, но мысль, что ампутации не избежать, скоро опухоль, видно по снимку, перекинется на кости таза, оттуда может перейти на туловище и постепенно задавит его, не давала покоя. Плакала жена, настаивая, чтобы он немедленно ехал в клинику Петрова, а Георгий Васильевич никак не мог решиться. И дотянул до 1947 года.
К этому времени опухоль, захватив кости таза, слившись с ними, представляла собой единое огромное образование, из которого как бы торчала высохшая и согнутая в коленном суставе нога. Георгий Васильевич уже не мог ходить. Лежа в постели, с горечью думал о том, что ему не повезло и скоро придется проститься с жизнью. А ведь еще пятидесяти нет, и жизнь – это особенно чувствуется в обреченном состоянии – так желанна! Может, попытаться? Ну, отнимут ногу, а он останется жив. Ведь останется! На лыжах он бегать не собирается, велосипед – тоже не главное, танцевать – так он никогда не танцевал. А на работу ходить и домой возвращаться, к жене, к детям, можно и на костылях. Не он первый, не он последний. Зато будет жить! Вон еще детей нужно на ноги поднимать, только-только на самостоятельную дорогу собираются выходить. Что же он натворил, чего ждал?!
И когда сослуживцы в который уже раз пришли к Алексееву по просьбе его жены, чтобы уговорить на поездку в Ленинград, он, к их удивлению, ответил, что готов ехать немедленно…
В вагон его вносили на носилках, а к приходу поезда в Ленинград была подана по телеграмме машина «скорой помощи». Худой и бледный, небольшого роста, он казался совсем невесомым. Однако когда санитары подняли носилки, то удивленно переглянулись: можно было подумать, что под одеяло к больному положили добрый десяток кирпичей…
В нашей клинике к Алексееву как к врачу, к собрату, понимая тяжесть его положения, все старались проявить максимум внимания. Сильно переживала за него заведующая мужским отделением Нина Даниловна Перумова – человек большой отзывчивости и доброты… После того как Георгию Васильевичу сделали рентгеновские снимки, все анализы его долго смотрел во время своего очередного обхода Николай Николаевич: сравнивал прежние и новые снимки, ощупывал опухоль, ногу, кости таза, расспрашивал… И ничего не сказав, в мрачном настроении вышел из палаты.