Сердце красавицы склонно к измене
Шрифт:
– А почему тело у Светланы в доме оставил?
– Так чтобы подозрение от себя отвести!
Кира покачала головой:
– Ну, не знаю. Горшков мне всегда казался славным дядькой.
– Его загнали в ловушку.
На сей раз тетя Маруся встретила подруг у дверей с горящими от возбуждения глазами. Старушка была во всеоружии собранных ею за это время сплетен.
– Ой, что я вам расскажу! Что расскажу! Насчет Горшкова права ведь я оказалась. Убийца он! И жену свою убил, и полюбовника ее зарезал!
– Кого?
– Курилкин его фамилия! Сосед наш! Ну, тот убитый!
– А при чем
– Так жена Горшкова с этим Курилкиным еще раньше спуталась. Еще когда она с Горшковым вместе жила. А уж после того, как они врозь разъехались, так Горшкова и вовсе от Курилкина не отставала. А муж узнал и зарезал их обоих! Сначала ее, а потом и любовника! Кровищи, говорят, весь пол в гостиной залит. От камина и до самого входа, просто какое-то Красное море! Изверг этот Горшков. Пленника своего всю ночь пытал. Кровь из него по капельке выпускал. Сначала одну руку отрежет, потом вторую. Голову только в самую последнюю очередь отделил!
У подруг в глазах потемнело от такой кровожадности тети Маруси. Оставалось только поражаться, как чистенький труп Курилкина в ее фантазиях умудрился превратиться в какую-то кровавую отбивную.
Но у тети Маруси были и другие сведения о своем нелюбимом соседе.
– А Горшков с самого утра в бега подался. Все наличные из сейфа выгреб, с собой забрал. И главное, как ни в чем ни бывало из дома вышел! Невозмутимый, словно танк. Меня в окошке увидел, оскалился еще так приветливо. Кивнул даже. Мол, доброе утречко. А сам… В сумке-то небось все свои наличные попер. Какой там теннис, если тут такие дела! Ясное дело, не ракеткой на корт поехал махать. В дальние страны, в бега подался!
Из всей этой галиматьи подруги умудрились вычленить два важных, на их взгляд, слова.
– Теннис? Корт? А почему вы про теннис заговорили, тетя Маруся?
– Так сумка у него с собой теннисная была. С ракетками. Ну, ракетки-то он небось для отвода глаз прихватил. Как из поселка-то выехал, так их за ненадобностью и выбросил! А сам со всеми деньгами да в бега подался! Еще бы, теперь ведь за ним два убийства числятся. Жены и этого… как его там… Курилкина.
И тетя Маруся посмотрела на подруг. В глазах у нее плескался чистый ничем не замутненный восторг. Такого грандиозного события у них в поселке еще не случалось. Восторг тети Маруси был тем сильней, что именно она предупреждала о злокозненности господина Горшкова.
– А вы меня на смех подняли! – укоризненно заметила она подругам. – Сказали, что из ума старуха выжила.
– Ничего такого мы не говорили.
– Ну, не вы, так другие. А уж про то, что нельзя Горшкова на пустом месте обвинять, точно вы сказали. А оно вон как оказалось. Послушали бы вы меня, да и другие тоже, небось жизнь бы человеческую спасли.
Из этого следовало, что тетя Маруся со своими подозрениями относительно Горшкова обращалась и к другим жителям поселка. Наверное, и до Таракана дошла. Тетя Маруся вообще была женщиной упорной, особенно когда ее что-то задевало за живое. Но сейчас она торжествовала свою победу в роли Сивиллы-предсказательницы.
– Послушали бы вы меня, не было бы горя, – твердила старушка. – А вот не послушали…
– Тетя Маруся, а вы знаете, куда Горшков на свой теннис ездит?
Сбитая с толку старуха
– А допустим, знаю. И что с того? Сколько вам повторять? Теннисные ракетки он для отвода глаз с собой взял. В бега наш Горшков подался.
– Ну а вдруг он перед этим решил в теннис последний раз сыграть? Он ведь большой любитель тенниса, правда?
– Что есть, то есть. Ни одну игру не пропускает. Сколько тут живет, два раза в неделю ровно в десять утра он уже на свой теннис спешит. Хоть дождь, хоть вьюга, хоть машина в починке. На такси сядет, если понадобится, у соседей машину одолжит, но на свой теннис отправится. Упрямый очень.
– А у кого он машину одалживал?
– У Корольковых. Знаете таких?
– Это те, что белобрысенькие? Мать и два сына?
– Точно. Мать-то у них инвалид. Как младшего родила, так ноги у нее и отнялись. Ну, муж, как водится, исчез сразу же, как почуял, чем дело пахнет. А Ника с двумя мальчишками-погодками одна осталась. Сначала родители с ней жили, а потом и они померли. Но ничего, Ника постепенно оправилась, самостоятельно теперь передвигается, хотя и с палочкой. Но машину все равно водить не может. И мальчишек в школу специально нанятый шофер возит.
По утрам для поселковой детворы до города ходил автобус. Однако он высаживал детей у ближайшей станции метро, и дальше детям предстояло уже добираться самим. Этому было понятное объяснение. Все дети учились в разных школах, мотаться в разные концы города автобус не мог. Элементарно не успел бы по времени доставить всех детишек к первому уроку, и поэтому многих, особенно малышей, родители довозили прямо до порога их школы.
– Ну вот, а в тот день мальчишки у Ники ветрянкой заболели. А шофера то ли не предупредили, то ли он им лекарства привозил, но сюда приехал, а обратно пустым ехать должен был. Вот Горшков у Корольковых его и одолжил вместе с машиной.
Подруги переглянулись, и каждая поняла другую без слов. Если шофер мальчишек Корольковых один раз возил Горшкова на его теннис, он должен знать, где корт располагается.
– Тетя Маруся, мы побежали! Спасибо вам!
– Да за что же спасибо? Вы же и не выслушали меня до конца.
Но подругам было уже некогда. Они торопились к дому Корольковых.
Дверь им открыла сама Ника. Перепачканное краской лицо ее светилось вдохновением. Глаза были затуманены. А в руках Ника держала кисти. Мать двух мальчишек была художницей. Говорят, даже весьма одаренной. Во всяком случае, полотна ее хорошо продавались. И вырученных за них средств Нике и ее сыновьям на жизнь вполне хватало.
Но все соседи знали: создавая очередное свое полотно, Ника начисто выпадала из реальности. И по этой причине вместе с ней жила няня – пожилая женщина, твердой рукой ведущая хозяйство и следящая за порядком в доме.
– Да, – рассеянно произнесла Ника. – Что случилось, девочки?
Говорить художнице о произошедшем убийстве подруги не стали. Во-первых, не хотели ее пугать, а во-вторых, Ника все равно тут же забыла бы разговор с ними. Когда на нее накатывало вдохновение, она не могла думать и говорить ни о чем, кроме создаваемого ею полотна. Только рисовала и рисовала, иногда сутками не выходя из своей мастерской.