Сердце Льва — 2
Шрифт:
— То-то у меня, червь, — та самодовольно усмехнулась, открыла дверь особняка и, с интересом осматриваясь, с достоинством вошла в зал. Настроение у нее было самое радужное — и так, все готово. Магический ритуал выучен назубок и трижды отрепетирован, жертвенный нож хорошо наточен и освящен в семени черного козла. Сейчас с помощью волшебных пассов она усыпит близнецов, взрежет им, как полагается, трахеи и брюшину, а затем руками, омытыми жертвенной кровью, добудет то, что сделает ее властелином мира. А уж там…. Вот только Ленка, росомаха, что-то опаздывает, да ничего, справимся и без нее, пусть потом кусает себе локти, что лично не участвовала. Пора ей, пора переходить от теории-то к практике.
— О боги, за что? — Елизавета Федоровна достала карвалол, сбросила стесняющий дыханье капюшон и приступила к массажу сердечной мышцы, а в это время послышались шаги, и в зал впорхнула Лена Тихомирова:
— А, ба, ты уже здесь? Ну здравствуй, здравствуй. Что-то на тебе лица нет.
Она была не одна, в сопровождении Папаши Мильха.
— Да, мадам, вы выглядите усталой, — ловко, с чисто арийской непринужденностью, он, улыбаясь, встрял в разговор. — Может быть, валидолу? А лучше всего тяпнуть. Русской водочки. Граммчиков эдак двести пятдесят под винегретик и пельмешки. Не составите компанию? Там за углом есть приличная гаштетная. Кстати, разрешите представиться: Мильх. Штурмбанфюрер. И Магистр. Друзья зовут меня Амадей.
Господи, Папу Мильха звали как папу Моцарта!
— Я вообще-то вегетарианка, Амадей, — отчего-то Елизавета Федоровна зарделась как маков цвет, а в вестибюле снова послышались шаги, и появилась Воронцова со Свами Бхактиведантой. Третьего дня к нему явился будда Вайрочана, верхом на генерале обезьян Ханумане, и повелел сопровождать любимую ученицу на ее нелегком, но трижды праведном пути. Как ему откажешь? Тем более дело уж больно ответственное.
— Ну что, исчадие ада? Плохо тебе? — с ходу начал серьезный разговор Свами Бхактиведанта, грозно приближаясь к Елизавете Федоровне, и улыбнулся с суровостью Рамы. — Предупреждаю, будет еще хуже.
— Отвали, баклажан, — парировала та и, облив Бхактиведанту змеиным ядом презрения, бросила пламенный, полный укоризны взгляд на Воронцову. — Вот, значит, ты как, дочка? Как в гражданскую? Пошла на мать, чертова дочь? Вот я тебя!
Однако эта была лишь хорошая мина при плохой игре. Елизавета Федоровна понимала, что карта ее увы бита. Угробить близнецов ей сегодня не удастся. А следующая пятница тринадцатого при солнечном затмении и крестообразном положении планет будет только через три тысячи лет четыре месяца и двенадцать дней. Кроме всего прочего священный камень наверняка уже приберут к тому времени. Ишь какая рожа у этого индуса…
— Ладно, дочка, еще поговорим, — процедила в раздражении Елизавета Федоровна, с ловкостью спецназовца швырнула ритуальный нож, так что он на полклинка вонзился в подоконник, и вызывающей походкой от бедра элегантно подгребла к Папе Мильху. — Кто-то что-то здесь говорил насчет гаштетной и водки? Или мне это только показалось, а, Амадей?
Общество Свами Бхактиведанты, при виде коего сразу вспоминался вкус индийсокй кухни, Папе было отвратительно, а потому он подставил друидессе локоть и учтиво повел ее угощаться винегретом, пельменями и паленой сорокоградусной. Все лучше, чем горох, вареный с манкой, помидорами и огурцами.
А Свами Бхактиведанта межту тем прислушался, сделал стойку и, страшно обрадовавшись,
— Пойдем же, дочь моя. Тот, кто добудет священный камень, уже там. И не один.
— Здравствуй, мама, — ласково сказала Лена и, не сдерживаясь, поцеловала Воронцову. — Я так рада видеть тебя. Ты не находишь, что с бабулей вышло как-то неловко? Мне кажется, она обиделась.
В душе Лена радовалась, что гражданская война, даже не начинаясь, превратилась в фарс.
— В тебе слишком силен голос крови, о трижды дочь моей любимой дочери, — Свами Бхактиведанта подскользнулся на ступеньке, схватился за перила и качнул головой. — Ты так эмоциональна, так чувствительна, так непосредственна.
Всю правду-матку сказал, гуру как-никак.
Только Лена оказалась на чердаке, как тишину прорезал ее громкий, так что наверное пес на крыше вздрогнул, крик:
— Господи! Ребята!
И тут же, невзирая ни на что — ни на омраченность Андрона, ни на просветленность Тима, — она бросилась им на шею, не постеснялась пустить слезу, говорить много, громко, искренне и невпопад. Вот уж была-то чувствительна, эмоциональна, непосредственна… Только недолго.
— Тебе надо бы заняться тантрой, о любимая дочь трижды моей дочери, — посоветовал ей Свами Бхактиведанта, мягко отстранил от братьев и сделал неуловимое движение тазом. — И больше практиковать собачью позицию. Она научит тебя сдержанности. — Потом он как-то подобрался, расправил плечи, как крылья и веско, с многозначительной торжественностью, в упор воззрился на Тима. — Настал твой звездный час, о сын мой. Достань же скорее камень и передай его мне.
А поймав недоуменный взгляд того, снисходительно улыбнулся, низко поклонился и показал куда-то наверх.
— Не стоит беспокоиться, о сын мой. Все трижды согласовано.
Звук его голоса был убедителен как шум прибоя, гроход камнепада и рокотанье грома. Сразу преисполнившись доверия, Тим на цыпочках подошел к стене, осторожно тронул ее кончиками чутких пальцев. И сразу же раздался тихий звон, будто в хрустальный бокал уронили льдинку. Таинственный и мелодичный.
— О, боги, свершилось! — Свами Бхактиведанта побледнел, сосредоточился, прерывисто вздохнул и направился к открывшемуся тайнику, а в это время послышались шаги, и в дверном проеме обозначилась фигура — мощная, плечистая. С горделиво посаженной головой. Такая прекрасная осанка могла быть только у…
— Хорст! Хорст! — не справившись с собой — вот в кого Лена-то! — Валерия бросилась к дверям, тут же, как бы устыдившись своей горячностип, остановилась и, прижимая руки к груди, повторила словно в забытьи: — Хорст! Хорст! Господи, это же Хорст! Милый, милый, любимый Хорст! Пришел!
А Хорст с любовью улыбнулся ей, подмигнул сразу замеревшей Лене и, крепко взяв Андрона с Тимом за руки, твердо, по-мужски посмотрел им в глаза. Таким же как он сам — плечистым, мощным, похожим на нибелунгов. И совершенно седым. И не было никому дела на чердаке до Свами Бхактиведанты, трепетно, с бережением вытаскивающего из тайника ларец в форме гроба…
А в то же самое время в шестисотом мерседесе, припаркованном аккурат напротив дома с флюгером-псом, баба Нюра, суть карельский феномен, облегченно вздохнула, торжественно улыбнулась и пробормотала вполголоса:
— Ну все, свершилось, теперь можно и помереть.
— Как это помереть? Ты это чего, бабуля? — рассердился сидящий за рулем внучок Борис, сплюнул в окно и затянулся «Ротмансом». — У нас же работы невповорот. Так что давай живи. И не дуркуй больше. А то подняла ни свет, ни заря, погнала, хрен знает куда. Дай тебе бог здоровья. — Он выщелкнул хабарик, достал фляжку с коньяком и смачно приложился. — Ну дай бог здоровья и нам. А все остальное купим.