Сердце Мира
Шрифт:
— Собака! — прошипел он сквозь зубы, зеленея под общими обращенными на него взглядами. — Погоди, я вырежу тебе твой лживый язык!
— Я сказал правду про вашего отца! На пароходе с вами едет один индеец, который только что был ограблен на асиенде дона Педро. А что касается угроз, то берегитесь: на пароходе вся прислуга — индейцы, которые меня хорошо знают, и если вы меня тронете, то не вернетесь домой живым…
Я поклонился и вышел из каюты.
— Благодарю вас, друг, — сказал я сеньору Стрикленду, когда он вышел потом на палубу. — Я привык к такому обращению, а теперь вы сами могли
— Согласен, дон Игнасио, но лучше все-таки остерегаться этого испанца. Он ни перед чем не остановится!
— Не бойтесь за меня, — возразил я, посмеиваясь над его страхами. — На пароходе более двадцати индейцев, среди них есть два-три из общества Сердца. Впрочем, действительно, нам безопаснее спать на палубе, а не в каюте.
Ночь была великолепная, и мы долго не спали, любуясь красотой неба, сиявшего легионами звезд. На рассвете, когда мы уже спали, нас разбудило неожиданное полное затишье. Пароход стоял неподвижно среди безбрежного залива, на западе еще виднелись слабые звезды, а на востоке, вместо ожидаемого дневного светила, мы увидели небольшую, но темную полосу тучи.
— Что случилось? — спросил сеньор Джеймс проходившего мимо капитана.
— Машина поломалась, а идти на парусах нельзя: нет ни дуновения ветерка. Впрочем, ничего страшного, машинист на пароходе давно и знает слабые стороны своей машины.
— Да, но все же это простой, задержка в пути. — заметил сеньор.
— А вы не боитесь шквала? — спросил он опять, видя, что капитан тревожно всматривается в горизонт.
— Нет, нет! Не мы, бедные моряки, делаем погоду. Буря? Нет, нет! — повторял капитан, точно отгоняя от себя неприятную мысль.
— А впрочем, quien sabe — кто знает?
Опасения не сбылись. Машина завелась опять, и около трех часов пополудни Молас указал нам на узкую береговую полосу вдали. Немного вправо был мол реки Грихальвы, а затем и цель нашего путешествия, Фронтера.
— Хорошо, — сказал сеньор Джеймс, — я принесу свои вещи снизу, — и через несколько минут вернулся к нам, неся связанный узел.
— Разве вам понадобятся ваши вещи сегодня? — спросил капитан, по-видимому очень удивленный, наблюдая за нашими приготовлениями.
— Разумеется. Ведь это же Фронтера! — отвечали мы.
— Совершенно верно! — ответил капитан. — Но туда мы заедем только на обратном пути, через неделю, или, если святым будет угодно явить нам свои милости, то и на шестой день.
— Но нам выданы билеты до Фронтеры! — запальчиво возразил сеньор Джеймс!
— Я знаю, — хладнокровно продолжал капитан, — и не требую с вас никакой доплаты, но мне приказано идти прямым рейсом на Компече и уже на обратном пути зайти в Фронтеру. Если только буря не заставит нас изменить курса.
— Пусть буря потопит вас, ваш пароход и ваших хозяев! — кричал мой друг, призывая на голову своего собеседника всякие напасти.
Капитан оставался совершенно спокойным. Он пожимал плечами и наконец произнес:
— Что за странный народ англичане! Вечно они торопятся! И стоит ли говорить так много о столь малом времени? Не все ли равно, что завтра, что сегодня, а иногда оно и лучше!
Тем временем полоска тучи росла и ширилась, расползаясь по всему
— Мне не нравится небо, Игнасио.
Я ничего не ответил, так как мы оба явственно расслышали вопрос Моласа к одному матросу:
— Буря?
— Да, буря, — последовал ответ.
Буря была неизбежна. Я внимательно присматривался к действиям капитана и следил за его распоряжениями. Было два выхода: повернуть на Фронтеру, но, по словам капитана, нам угрожала большая опасность, что шквал нас догонит и выбросит на прибрежные утесы, не дав пройти мол в нужном месте. Другой выход был — держаться подальше в открытом море. Капитан избрал последнее, вполголоса браня сеньора Стрикленда, будто бы сглазившего погоду и навлекшего на нас эту бурю.
— Матросы считают, что мы потонем, — сказал я, подходя к своему другу.
— Как все вы, индейцы, хладнокровно относитесь к этому! — с горячностью упрекнул меня сеньор. — Далеко ли до берега?
— Около двенадцати миль, как я слышал… А что касается гибели, то Господь, если захочет, спасет нас, а не захочет — мы потонем. Нельзя идти против судьбы!
— Подходящая философия для индейца! Но я и мои соотечественники думаем иначе, и хорошо делаем, а то от Англии осталось бы не больше следа, чем от вашего царства. Я предпочитаю умереть в борьбе, а не сложа руки!
— Что здесь за матросы? — спросил он после минутного молчания.
— Они кажутся мне людьми опытными, и сам капитан тоже старый моряк… Смотрите!
За спиной Стрикленда блеснула яркая молния, за которой раздался громовой удар, и на нас налетел первый порыв сильного ветра. Затем — минута полного затишья. Издали на нас надвигались волны, гонимые какой-то неведомой силой, и при виде их капитан, опасаясь, как бы пароход не попал в боковую качку, распорядился поставить его поперек волн. Он велел также запереть наглухо все входы в каюты, чтобы вода не вливалась туда. На корме осталась только команда, Молас, сеньор Джеймс и я. Остальные пассажиры были внизу.
Пенистая водяная стена быстро приближалась к нам. Твердо, обеими руками ухватившись за канат, я дал тот же совет моим товарищам:
— Держитесь крепче! Идет буря и угрожает многим из нас смертью! Буря была ужасная. Второй такой я не видывал. Машина вскоре перестала работать, и пароход был предоставлен на произвол стихии. Перекатывавшиеся через палубу волны выбили дверь на лестницу, и вода широким потоком хлынула вниз. Оттуда послышались раздирающие душу крики. На палубу, спасаясь и давя друг друга, полезли перепуганные пассажиры, которые были заперты внизу. Но я думаю, что двое или трое нашли свою смерть в каюте, захлебнувшись водой. Наверху положение было не лучше. Только крепко держась за канат, можно было противиться силе волн. Время от времени они сметали кого-нибудь, и несчастная жертва находила неизбежную могилу в морской пучине. К нашему счастью, свалившаяся грот-мачта лежала вдоль палубы, и крепкий канат, привязанный к ее основанию, служил большинству из нас относительно надежной опорой. В числе таких счастливцев оказался и дон Хосе с искаженным от ненависти лицом, глядевший на моего друга, которого он считал виновником всех несчастий!