Сердце моего Марата. Повесть о Жане Поле Марате

Левандовский Анатолий Петрович

— Но этого не было!

— Неважно, будет. Теперь главное — успокоить их.

Когда Майяр объявил с трибуны о результатах наших переговоров, со всех сторон раздались ликующие возгласы!

— Мы победили!

— У нас будет хлеб!

— Король добр и великодушен, он с нами!..

Восторг был столь сильным, новость Майяра так всех захватила, что никто не заметил, как в дверях появились новые лица. Но тут голос необыкновенной силы разом покрыл весь шум и овладел вниманием людей, присутствующих в зале:

— Что здесь

происходит? Кто это потерял уважение к сим священным стенам настолько, что осмелился диктовать свою волю высокому Собранию?..

На мгновение все смолкло. Раздался одинокий выкрик:

— Граф Мирабо!..

Да, это был он, высокий и грузный, с обнаженной шпагой под мышкой. Рядом с ним переминались с ноги на ногу Мунье и другие члены официальной делегации.

Воспользовавшись секундой затишья, Мунье воскликнул:

— Господа! Вы можете ликовать! Король удовлетворил ваши требования!

— Знаем, знаем! — понеслось со всех сторон.

— Знаете, да не все! Его величество утвердил Декларацию прав и первые статьи нашей будущей конституции!

Новые рукоплескания и крики радости. Но тут Мунье вдруг заметил нечто, разом испортившее ему настроение: председательское кресло по-прежнему занимала рыночная торговка! Он в нерешительности сказал Мирабо:

— Вы видите, какая наглость!

— А вы ожидали иного?

— Но что же делать?

— У вас нет штыков, чтобы разогнать их, поэтому лучше всего — постарайтесь их накормить!..

Мунье довольно галантно обратился к толстухе, восседавшей на его «троне»:

— Мадам, не будете ли вы так любезны освободить мне мое место?

На это пышнотелая дама рынка ответила не менее учтиво:

— А вы, сударь, не будете ли так любезны приказать, чтобы ваши холуи выдали нам жратву? Или же вы хотите, чтобы мы, сидя у вас в гостях, подохли с голоду?

— Ну, что я вам говорил? — залился жирным смехом Мирабо.

Председатель подозвал приставов и сказал им несколько слов, после чего те стремглав кинулись из зала. И тут оказалось, что этот маленький человек с лисьей физиономией обладает гораздо большим влиянием на версальский муниципалитет, нежели атлет Лекуантр с его решительными манерами и полковничьими эполетами. Прошло немного времени, и появились тачки, корзины, подносы, на которых запыхавшиеся булочники и колбасники тащили произведения своего искусства в таком изобилии, что можно было накормить целую армию!

«Гости» присмирели, но вскоре, опомнившись, пустили все это по рядам. Неизвестно откуда появились бутылки и кружки…

И тут снова загремели аплодисменты. Все кричали:

— Да здравствует наш добрый король!

— Да здравствует Учредительное собрание!

— Слава нашему Мирабо! Торжествующий Мунье поклонился и с достоинством занял освободившееся кресло. Мирабо же потряхивая львиной гривой и с циничной ухмылкой наблюдал, как голодные рты разрывали хлеб и вгрызались в жесткие колбасы.

Водворился порядок

и покой, слышно было лишь чавканье да плеск вина. Трапезе были рады и проголодавшиеся депутаты. Только один из них плотно сжал тонкие губы сложил руки на груди и низко опустил голову. Я узнал его: это был Робеспьер. И тут я вспомнил о тысячах людей, скитавшихся там, на улицах, в поисках пристанищ и куска хлеба; и я вспомнил голодные лица в отблеска багрового пламени костра, на котором жарилась лошадь. Мне стало больно и стыдно. Очевидно, Майяр и Мейе думали о том же; во всяком случае, когда один из молодцов подбежал к нам со своею корзиной, мы, как по команде отвернулись и не притронулись к дарам Мунье…

Майяр пробормотал, ни к кому не обращаясь:

— Они предельно использовали момент… Царь-голод еще раз протянул им руку помощи…

— Этого и опасался Марат, — тихо добавил Жюль.

* * *

Часы на галерее пробили двенадцать. Почти одновременно с последним ударом раздался четкий военный шаг и в зал вошел генерал в мокрой накидке, сопровождаемый свитой. Это был Лафайет. Слегка поклонившись Собранию, он направился прямо к председательскому бюро.

Мунье встал. Лафайет по-военному отдал честь.

— Зачем вы прибыли, генерал?

— Чтобы охранять вас и обеспечить порядок в Версале.

— Кто вам сказал, что мы нуждаемся в охране?

— А разве нет? — с улыбкой произнес Лафайет и указал на трибуны.

— Много ли с вами солдат?

— Достаточно, чтобы обеспечить безопасность его величеству и этому высокому Собранию!

Кто-то воскликнул:

— А кто же обеспечит безопасность народу?..

Казалось, ни генерал, ни председатель не расслышали этого возгласа.

— Тогда, — продолжал Мунье, — благословляю вас, генерал. Отправляйтесь во дворец, там вы много нужнее, чем здесь.

Лафайет продолжал ухмыляться.

— Вполне с вами согласен, сударь. Здесь, кажется, уже завершился процесс насыщения, а сытость приводит к сну.

Он резко повернулся на каблуках и направился к выходу.

Майяр преградил ему путь:

— Генерал, на каком основании оскорбляете вы народ, который поставил вас во главе национальной гвардии?

Лафайет удивленно поднял брови:

— Я никого не оскорбляю, а вот вы, кажется, пытаетесь оскорбить меня. Кто вы такой и почему вмешиваетесь не в свое дело?

— Дело народа — мое дело, дело нас всех. И мы требуем, чтобы вы ясно ответили, что намерены предпринять!

Лафайет пожал плечами:

— Требовать от меня вы не можете ничего, а о том, что я намерен предпринять, я уже сказал. Прошу освободить дорогу!

Подскочил возмущенный Мейе:

— Сударь, вы унизили нацию, а сейчас пытаетесь унизить ее представителей!

Лафайет прищурился:

— А ведь я уже где-то вас видел, любезный!

— На Гревской площади, генерал. Но что же вы ответите мне?