Сердце на ладони
Шрифт:
Шорох сотен коньков, веселые голоса и смех, десятиградусный мороз, блестки инея, искрящийся свет фонарей, запах ели — елка уже стояла посреди катка, но не была еще украшена и освещена, — все это пьянило, подымало дух, наполняло весельем.
— Мисс марсианка! Корпус вперед! Вот так. Смотри на мои ноги! Не смотри на него! Он же ходит, как лось на льду, — за якобы безобидными шутками скрывалось желание осмеять, принизить соперника. — Пройдемся вдвоем, и я покажу класс фигурного катания. Не бойся, я буду тебя держать вот так. — Славик попытался обнять девушку за талию, но она уклонилась
Впервые в жизни ему хотелось поговорить с девушкой всерьез и — не удается. Возможно, он в конце концов все-таки что-нибудь и придумал бы. Но уж коли не везет, так не везет. Все складывалось против него. Неведомо откуда появился Ярош со своим выводком — Наташей и Витей. Они сразу подхватили Машу. Рядом с ними пошел и Тарас. Собралась вся семья! И он оказался лишним. Несколько минут Славик вертелся вокруг этого «семейного ансамбля», выделывая самые затейливые фигуры. Но вдруг вырвался вперед сам Антон Кузьмич и сделал два-три таких виража, что юноша при всей своей самоуверенности понял: мир ему удивить нечем. А тут еще подлетел дурак товарищ с его, Славика, пальто и шапкой и закричал, поросенок, на весь каток:
— Отдай мои коньки!
Разговор не состоялся.
Всю следующую неделю Славик был занят тем, что писал Маше письма. Вообще он не любил писать. А тут каждый день сочинял длиннейшие послания. Но ни одно не нравилось ему: они были сентиментальны, как Ирин дневник. А он не терпел сентиментальщины. Он понимал, что только вера в серьезность его признания может вызвать ответное чувство. Лишь так можно победить соперника, а не дуэлью, дракой, ссорой, пренебрежением, фиглярством или еще какой-нибудь глупостью. Но оказалось, что написать так, чтобы тебе поверили, совсем не просто.
Секретарь комитета комсомола Володя Кле-тень перекладывал бумаги в ящике стола и все никак не начинал разговора. Тарас понял, что Володя, парень добрый и мягкий, хочет, чтоб начала его Вера Кутькина, лаборантка, член комитета. Эта неуклюжая, высокая девушка в очках сосредоточенно читала очередное длиннейшее постановление вышестоящего комсомольского органа.
В комитете Вера — специалист по морально-бытовым вопросам. Все на заводе знают ее гневную непримиримость, когда дело касается какого-нибудь аморального поступка. Тарасу тоже известна ее прямота: режет правду-матку, невзирая на лица, будь то хоть директор или парторг. Все обиженные шли к ней. Однако Тарасу казалось, что «высокая принципиальность» Кутькиной идет не столько от убеждений, сколько от затаенной обиды на то, что сама она обойдена природой. И Тарас недолюбливал ее. Не нравилось ему, что слишком уж придирчиво она следит за его бригадой, будто поставила себе целью непременно найти крамолу. Генрих даже сказал ей однажды:
— Ты, Вера, можешь думать о нас, что хочешь. Но не забывай, пожалуйста, что мы не ангелы, мы люди. И молодые к тому же.
Секретарь так и не дождался, пока Кутькина проявит инициативу. Сказал:
— Давай, Вера, ты… выкладывай…
Она недовольно оторвалась от чтения, блеснула очками:
— Ох, либерал! — и повернулась к Тарасу. — Доклад будет короткий. Я требую,
— А в чем дело?
— Он обидел девушку. Нину Бойкач.
— Как обидел?
Вера сурово посмотрела на бригадира.
— Не прикидывайся дурачком, Гончаров. Ты прекрасно знаешь, как такой тип может обидеть.
Тарас покраснел. Он всегда чувствовал себя неловко, когда заводили разговоры на такие темы, да еще девушки.
— Она пожаловалась?
— Нет. Но это не имеет значения. Из-за глупой девичьей гордости она никому ничего не говорит. Но девочки слышат, как она ночами ревет в подушку.
— А почему ты считаешь, Вера, что дело тут в глупой гордости? — спросил Володя Кле-тень.
Кутькина долго разглядывала секретаря сквозь свои большие очки, как бы удивляясь, что он мог задать такой вопрос. Потом, как строгая учительница, назидательно проговорила:
— Клетень! Тебе не к лицу такая позиция. С тебя спросят… Горком спросит: почему подобная личность носит звание члена бригады коммунистического труда? Как он попал в бригаду…
— Мы сами его взяли.
— Знаю, что сами. А почему? За какие заслуги?
— Боюсь, что ты, Вера, этого не поймешь, — вздохнул Тарас, как бы сожалея, что до нее не доходят такие простые вещи.
Вера обиделась. Возмущенно крикнула:
— Ты слышишь, Володя? Только они все понимают! Что это, как не зазнайство? Не говорила я, что за бригадой нужен глаз да глаз?
Тарасу хотелось поругаться, но он смолчал. Его волновало другое. Он был против того, чтоб в отношения Славика и Нины сразу вмешивался комитет. Кто знает, что там у них было. Девушка не жалуется, но плачет по ночам и сохнет. Так поможет ли такой разбор? Здесь нужно что-то другое. Но что?
Помимо всего, Тарас боялся, как бы Славик не подумал, что завел это разбирательство он, бригадир, из-за Маши. Конечно, подумает.
Настойчивые ухаживания Славика за Машей доставили Тарасу немало тяжелых часов. В особенности тревожило его, что Маша тянет с ответом на его предложение выйти за него, замуж. Но избавиться от Славика ему и в голову не приходило. А ведь, всё это может так обернуться, что они станут врагами. И тогда уж в одной бригаде им не быть.
Володе Клетеню можно было бы обо всем рассказать. Но Кутькиной — вот уж нет! Перевернет все вверх ногами, подводя под свои «высокие принципы».
Тарас сказал:
— Дайте нам сперва самим с ним побеседовать. В бригаде.
Вера подозрительно сощурилась.
— Хотите выработать тактику, как обелить своего, любимца? Ой, смотри, Гончаров, затащит он тебя в болото.
…Славик и Генрих пришли последними — дольше других мылись в душе, любили поплескаться.
Генрих знал, по какому поводу собирается бригада. Он, как и Ходас, сразу поверил, что Славик виноват, и разозлился на этого «безответственного щенка». Они вместе работали на сборке автоматического деталесъемщика. Славик был как никогда внимателен, усерден. «Ассистировал» без единой ошибки. Но и это не смягчало Генриха. Наоборот. Чтобы охладить свою злость и найти выход дурному настроению, он все время бубнил одни и те же строчки из песни: