Сердце океана
Шрифт:
— Хорошо.
— И запомни: мне не нравится, когда ты врываешься в мой дом без приглашения и ведешь себя черт знает как только потому, что у тебя зуд в одном месте.
Тревор усмехнулся, покачал головой и отступил.
— Предупреждение принято. Прошу прощения. — Он наклонился, подобрал с пола выпавший из ее рук пакет и вручил ей. — Я был на Тауэр-хилл, на могиле двоюродного деда.
— Тревор, ты скорбишь по человеку, умершему задолго до твоего рождения?
Он хотел отпереться, но правда сама собой соскользнула с его языка:
— Да.
Дарси
— Присядь, я угощу тебя чаем.
— Нет, спасибо. — Тревор перехватил ее руку, рассеянно поднес к своим губам. Дарси совсем растаяла и уже хотела обнять его, но он отпустил ее, отвернулся, отошел к окну и устремил взгляд на стройку.
Кто он здесь? Захватчик, жаждущий застолбить свои права? Или странник, вернувшийся в поисках своих корней?
— Мой дед не желал говорить об этих местах, и бабушка молчала. Она во всем ему подчинялась. Поэтому…
— Ты умирал от любопытства.
— Да. И подумывал вернуться сюда надолго. Иногда. Пару раз даже что-то планировал, но как-то не складывалось. А потом вдруг возникла и уже не отпускала идея этого театра. Она обрастала подробностями, утверждалась.
— Так бывает с некоторыми идеями. — Дарси подошла к нему, тоже стала наблюдать за стройкой. — Они потихоньку созревают и превращаются в реальность.
— Да, наверное. — Тревор машинально взял ее за руку. — И раз уж сделка заключена, не вижу вреда в том, чтобы признаться. Я бы и больше заплатил вам за аренду, дал бы вам больший процент. Я не мог отказаться от этого.
— Ну, тогда не будет вреда и в моем признании. Мы бы согласились на меньшее, но торговались с удовольствием и с удовольствием надули твоего Финкла.
Тревор рассмеялся совершенно искренне.
— Мой двоюродный дед и мой дед приходили сюда. В «Паб Галлахеров».
— Разумеется. Тебя тревожит, что бы они подумали о твоем возвращении?
— Ну, мнение деда меня точно не волнует. Больше не волнует.
«Я опять наступила на больную мозоль», — подумала Дарси и все же решила поковыряться еще немножко. Осторожно.
— Он был таким суровым?
Тревор колебался, но вдруг понял, что не прочь поговорить об этом.
— Что ты подумала о лондонском доме?
Дарси постеснялась сказать правду.
— Ну, он очень красивый.
— Проклятый музей.
Тревор произнес это с такой злостью, что Дарси удивленно заморгала.
— Мысли о музее мне тоже приходили в голову, но все равно дом красивый.
— После смерти деда родители разрешили мне кое-что поменять, а там тридцать лет ничего не менялось. Я что-то убрал, смягчил острые углы, но, по сути, это все равно его дом. Строгий и официальный, каким был сам дед. И отца моего он воспитывал строго, без любви.
— Мне жаль. — Дарси погладила его по руке. — Наверное, это очень грустно и обидно, когда отец не выказывает своей любви.
— Мне с этим столкнуться не пришлось. Каким-то чудом мой отец был… есть открытый и веселый человек.
— А она с тобой, — прошептала Дарси, — потому что знает, что тебе необходимо понять.
— Он хотел создать семью, построить жизнь, которая в корне бы отличалась от всего, что окружало его. И ему это удалось. Родители не баловали нас — меня и сестру, — но мы всегда знали, что они нас любят.
— И ценность их дара в том, что ты не принимаешь их любовь как само собой разумеющееся.
— Да. — Тревор повернулся к ней. Странно. Он не ждал, что она поймет. Не ждал, какое облегчение принесет ему ее понимание. — Меня не волнует, что подумал бы дед, но мне очень важно, что почувствуют родители, когда я закончу этот проект.
— Если хочешь знать мое мнение, они будут гордиться тобой. Душа Ирландии в ее искусстве. Ты понимаешь это и работаешь ради этого. Ты делаешь хорошее дело, отдаешь дань уважения родителям и предкам.
Еще частичка тяжелой ноши соскользнула с его плеч.
— Спасибо. Для меня твои слова значат даже больше, чем я думал. Я так и чувствовал там, на холме. То, что я делаю здесь, то, что я оставлю здесь, важно. И пока до меня это доходило, я разговаривал с Кэрриком.
Он почувствовал, как вздрогнула Дарси, посмотрел на нее и отчетливо увидел ее изумление. Но она ничего не сказала, лишь сжала губы, подавив удивленный возглас.
— Думаешь, я страдаю галлюцинациями?
— Нет. — Дарси помолчала, покачала головой. — Не думаю. Нет. Я слышала об этом и от других, в чьем душевном здоровье не сомневаюсь. Мы здесь больше открыты для необычного. — Только она знала легенду, а потому занервничала, отошла и присела на подлокотник кресла. — И о чем же вы разговаривали?
— О многом. О моем деде, о Мод и Джонни Маги. О графиках, добродетелях, театре. О тебе.
— Обо мне? — Дарси вытерла повлажневшие ладони о брюки. — И что же вы обо мне говорили?
— Ты знаешь легенду, и, думаю, гораздо лучше, чем я. Там говорится о трех парах, которые должны полюбить друг друга и обменяться клятвами.
— Да.
— И за прошедший год или около того два твоих брата полюбили и женились.
— Кому это знать, как не мне, ведь я была на их свадьбах.
— Тогда, учитывая твою сообразительность, ты наверняка размышляла о том, что Галлахеров трое. — Тревор шагнул к ней. — Ты побледнела.
— Я была бы тебе благодарна, если бы ты перестал ходить вокруг да около и сказал напрямик.
— Ладно. Он наметил нас как третий и последний этап.
Ей стало жарко и душно, но она не прижала руки к груди и не отвела взгляд.
— И тебе это не нравится.
— А тебе?
Дарси так разволновалась, что позволила ему уклониться от ответа.
— Не я болтаю с эльфийскими принцами, не так ли? И нет, я не желаю, чтобы кто-то распоряжался моей судьбой ради исполнения своих желаний.