Сердце Проклятого

Валетов Ян Михайлович

— Ты изменился, га-Тарси.

— Люди не меняются сами по себе. Нас меняет то, во что мы верим.

— Значит, тебе повезло с верой, она изменила тебя. Тебя прежнего я бы спасать не стал.

— Ты привык говорить прямо.

— Да, Шаул. Я не люблю юлить. Остров большой, я думаю, что он обитаемый. Уже сегодня нас найдут местные жители. Другой возможности сбежать у тебя не будет.

Га-Тарси вскинул на Иегуду взгляд, полный удивления.

— Тебе не надо ехать в Рим, равви.

— Мне не ехать в Рим? — переспросил Шаул. — Бежать? Но за мной нет никакой вины! То злое, что обо мне сказано — клевета, и сделано это из зависти. А если я побегу, то, значит, я в чем-то виноват… Я не хочу бежать.

— Виноват ты, Шаул,

или не виноват — не важно, — сказал Иегуда со всей серьезностью. — Если ты попадешь на глаза Цезарю, то наверняка умрешь.

— Почему это волнует тебя, Калхас? Ты миней?

— Нет. Я не миней. Сейчас не время выяснять, во что я верю, Шаул. Достаточно, что я не верю в справедливый суд Нерона. Я думаю, что ты знаешь — он недолюбливает вашу секту. Но это не главное. Главное, что тебя ненавидят твои же единоверцы, равви. Ненавидят настолько, что готовы расправиться с тобой руками врагов. Все знают, что Иаков, глава Ершалаимской церкви, свидетельствовал против тебя. Это из-за его доносов ты сейчас едешь на верную смерть. Я предлагаю тебе жизнь и свою помощь, чтобы выбраться отсюда и исчезнуть. Дальше — пойдешь, куда захочешь. Не возвращайся в Ершалаим, там тебе не рады, держись подальше от больших городов — мир велик, ты сам об этом знаешь. В нем множество людей, которые будут слушать тебя с удовольствием. Ты будешь нести им свое учение и проживешь еще долгие годы в любви и уважении. Да, у тебя будет много имен и никогда не будет постоянного дома, но поверь мне — это не главное. Жизнь — единственный бесценный подарок. Послушай меня — и выживешь. В Риме же ты умрешь.

Га-Тарси помолчал. Он походил на грифа, сидящего под дождем: вздернутые острые плечи-крылья, круглая лысая голова, мокрый свалявшийся пух на затылке, длинная морщинистая шея. Мохнатые седые брови и тонкий, чуть крючковатый нос довершали картину.

— Ты много знаешь, грек, — наконец-то произнес он.

— Это так, — подтвердил Иегуда, прислушиваясь к гулу голосов.

Люди на берегу начали приходить в себя. Значит, скоро в их убежище появятся посторонние.

— Скажи мне, Калхас, когда ты говорил, что у меня будет много имен и никогда не будет дома, ты рассказывал свою историю?

Иегуда посмотрел Шаулу в глаза.

— Да. И поэтому я знаю, о чем говорю. В смерти нет смысла, Шаул. Что бы ни говорили вы, минеи, смерть — означает пустоту. Конец всего. Из грязи — и в грязь…

— Это не так, Калхас, — мягко возразил га-Тарси. Капли дождя стекали по его лицу слезами. Рана над бровью все еще понемногу кровила, и розовые струйки расчертили щеку причудливым узором. — Смерть — это только начало вечной жизни. Был человек, который умер на кресте и своими муками искупил вину людей, снова открыл нам рай, потерянный праотцом Адамом и праматерью Евой. Этого человека звали Иешуа и он был машиахом, посланным Господом Богом нашим!

— Я знаю, чему учит твоя вера, Шаул, — устало произнес Иегуда.

— Это его вера, Калхас. Его учение.

Иегуда покачал головой.

— Это твое учение, Шаул. Иешуа погиб не во искупление чужих грехов. Он не хотел умирать. Его убила вера.

— Вера открыла ему дорогу в вечную жизнь! — воскликнул га-Тарси. — Это так, Калхас! Его видели десятки людей! Я сам Его видел! Это Он наставил меня на путь истины! Он спас от горячки и изменил мою судьбу! Как ты можешь сомневаться в этом! Это же правда! Он исчез из склепа, где Его похоронили — остались только пустые пелены. Исчез, хотя камень остался на месте. И потом — сама Мириам первая видела Его воскресшим, она и другие женщины, кто был с ним!

Глаза Шаула горели огнем, но это был не мрачный огонь, озарявший их в ночном Эфесе. Это пламя было светлым.

— Ты же не можешь не верить Мириам, Калхас! Она честная женщина, и зачем ей лгать?

— Ей действительно незачем лгать. И мне незачем говорить тебе неправду, Шаул. Я хочу спасти тебя от верной гибели…

— Зачем? —

спросил га-Тарси с едва заметной печалью в голосе. — Если мне суждено погибнуть — пусть так и случится. Я оставил после себя достаточно слов, и эти ростки взойдут. Обязательно взойдут, Калхас. А семя лучше всего всходит, когда полито кровью. Мне ли бояться смерти, когда равви ее не убоялся? Люди любят мучеников и мертвецов, ты же это наверняка знаешь… Я не страшусь суда Нерона. Что он может мне сделать? Убить? Значит, я умру за свою веру, и там, на небесах, встречусь с равви и обрету бессмертие. Он говорил, что смерти нет — и ее действительно нет, Калхас. Если ты веришь — есть только вечная жизнь, которая будет тебе дарована. Скажи мне прямо… Ты хочешь спасти меня потому, что тогда не смог спасти Его? Это же Его перстень висит у тебя на шее?

Иегуда не стал ничего говорить. Он не стал даже кивать, но Шаулу из Тарса не нужно было никаких подтверждений и доказательств. Он знал.

— А ты не задумывался о том, — га-Тарси приблизил свое лицо вплотную к лицу Иегуды, — что ты и не мог Его спасти? Не мог, потому что такова была воля Его Отца! Что Он принес в жертву сына, сделал то, что Сам требовал от Авраама, только Авраама Он пожалел, а к себе был беспощаден! Он принес Иешуа в жертву в день Песаха, возложил под ноги людям своего возлюбленного жертвенного агнца и простил им грехи! Всемогущий принес такую жертву! Разве я могу прятаться от своей судьбы? Если Господь подарит мне жизнь, я с благодарностью ее приму. Если Он пошлет меня на погибель — я не стану роптать, такова его воля! Знаешь, о чем я сожалею, Калхас? О том, что я римский гражданин и мне не суждено повторить путь равви. Я не смогу умереть, как он — на кресте!

— Довольно, — сказал Иегуда, отворачиваясь. — Я понял тебя, Шаул. Пусть будет так. Скоро мы узнаем, кто из нас был прав.

Он посмотрел вверх — там, среди камней, была тропа, и по ней к воде спешили люди. Их было немного, Иегуда насчитал пятерых.

Скоро на берегу запылают костры и, когда выжившие согреются, местные проводят их в деревню. Наверняка, здесь придется зазимовать — корабли с поздней осени и до самой весны не выходят из гаваней. Хорошее место, чтобы пережить зиму. Не хуже любого другого, что попадались Иегуде на его длинном, длинною в полжизни, пути.

— Ты хороший человек, Калхас, — внезапно произнес га-Тарси ему в спину. — Не мучайся. Ты ничего не мог изменить. Такова была воля Божья. И такова она сейчас — не нам с ней спорить. Я буду молиться за тебя. Он тебя давно простил, прости себя и ты… Ты предал Его, потому, что так было предопределено…

— Я не предавал, — глухо отозвался Иегуда.

— Я знаю, — сказал Шаул га-Тарси печально. — Ты говоришь правду. Но кому нужна правда?

Кода

Израиль

База ВМФ Израиля в Хайфе

Наши дни

Палата была белой, прохладной, разделенной на две части светлыми съемными ширмами, правда, сейчас эти ширмы не отгораживали кровати друг от друга, а были сдвинуты к изголовьям, чтобы не мешать пациентам общаться между собой.

У дверей стояла отдельная охрана, и это несмотря на то, что само здание располагалось на территории военно-морской базы в Хайфе, которую стерегли пуще зеницы ока, как стратегический объект. Через затонированное окно можно было рассмотреть море и парящих над ним чаек да серые, с хищными обводами корабли, прикорнувшие у пирсов. Что-то подсказывало профессору Рувиму Кацу, что стекло в раме еще и бронировано. И охрана у дверей стоит не только для того, чтобы никакой злоумышленник не проник в госпитальную палату, но также, чтобы никто из нее бесконтрольно не выбрался. Впрочем, оба обитателя белой комнаты (на двери которой не было даже номера) выйти из нее не могли, даже если бы охрана отсутствовала вовсе.