Сердце Проклятого
Шрифт:
— Телефон есть? — спросила девушка, вытирая с лица земляную жижу. — Отец! Ты меня слышишь? Ага? Есть трубка?
До Амана, наконец, дошло, что у него спрашивают, он зашарил по карманам и торопливо сунул ей мобильный, а сам сполз под приборную, закрывая голову руками. Похоже, что эти двое — коммандос. Если так, то (в памяти Дауда всплыли все страшные истории о жестокости израильских спецслужб, и он похолодел, словно уже был трупом) ему конец. Он вспомнил, что месяц назад по просьбе друга подвозил одного крайне подозрительного типа с двумя раздутыми, тяжеленными сумками именно на этой машине, а следы взрывчатки (в том, что в тех
— Никуда не звони, Арин, — приказал дервиш с хвостом, не отрывая взгляда от дороги. — Они явно слушают телефоны.
При ближайшем рассмотрении этот дервиш оказался вовсе не дервишем и не шайтаном, а страшно грязным, мокрым и оборванным мужчиной в летах. Он обращался к девушке на иврите, и та отвечала ему на том же языке.
— Любая сотовая трубка в этом районе под контролем. Если выберемся — позвоним с уличного телефона.
Девушка посмотрела на напарника, уронила пелефон на колени и почему-то заплакала.
— Перестань, Арин, — сказал хвостатый сдавленным голосом. — Вполне возможно, что он жив. Мы же живы? Мало ли куда его вынесло? Может, он сейчас сидит где-то в укромном месте и оплакивает нас? Да перестань ты рыдать! — прикрикнул он. — Пока я не увижу тела, я все равно не поверю, что он умер! Слышишь, девочка? Как говорил мой русский друг Беня Борухидершмойер — это такая страна, что здесь воскреснуть, как раз плюнуть! Вот выберемся и найдем нашего Валентина!
Девушка замотала головой, и плечи ее несколько раз вздрогнули. На одной из рук у нее была повязка, такая же мокрая и грязная, как все остальное, только вдобавок покрытая россыпью бурых пятен.
— Террористы, — подумал Дауд, готовясь потерять сознание, — старик-еврей и арабская девушка! О, Аллах! Куда катится мир?
Он опустил пониже голову, всем своим видом показывая, что ничего не видит и видеть не хочет. Пока его еще не убили, а это значит, что могут не убить вообще. Надо только никого не раздражать.
— Он обязательно найдется, — произнес голос над его головой. — Я уверен. Ну, не может же такой парень просто умереть! Вот увидишь, мы приедем в Иерусалим, а он уже там!
Говорил старик со всем возможным оптимизмом, но Дауду показалось, что тот фальшивит — в голосе его было желание утешить, но не было веры. Наверное, тот, о ком они упоминали, был мертв, но хвостатый не мог открыто оплакивать его.
Главное, что услышал Дауд — эти двое ехали в Иерусалим. Он тоже направлялся туда, так что направление его устраивало — в Иерусалим так в Иерусалим!
Машину снова повело, но хвостатый легко удержал «патфайндер» на дороге двумя резкими движениями руля. Приутихший было дождь хлестнул по земле с новой силой. В небесах загрохотало, и огромная ветвистая молния ударила слева, вонзившись в горы, словно Нептунов трезубец.
Девушка всхлипнула и вытерла лицо грязным рукавом.
— Все обойдется, — сказал старик-еврей и выпятил вперед покрытый щетиной подбородок. — Вот увидишь, Арин!
Менее чем в пяти километрах от места, где Арин и профессор Кац захватили машину и водителя, к самому берегу Мертвого моря селевой поток вынес нечто, похожее на покрытый жидкой грязью обмылок. Очутившись в жгучей соленой воде, обмылок задергался, застонал, у него вдруг обнаружились ноги и руки, более похожие не на конечности человека,
Валентин, а это был он, протер залепленные грязью глаза и попытался приподняться, но ноги его не держали и он рухнул на спину, подставляя ливню лицо, и пролежал так почти двадцать минут, не в силах двинуться с места. Дождь все лил и лил, и в нескольких шагах от Шагровского все так же победно ревел, перелетая через камни, селевой поток, наконец-то сбежавший из ущелий.
Хотелось замереть и уснуть, но Валентину было так холодно, что он даже не мог потерять сознание — крупная дрожь скручивала его словно агонизирующего ужа. И тогда он пополз. Пополз по камням, прочь от жгучего моря, к дороге.
Там на него и натолкнулся грузовичок, застрявший из-за бури в Эйн-Бокек — развозная машинка держала путь в Эйлат. Разворачиваться было откровенным безумием, и водитель, втащив Валентина в кабину, погнал вперед со всей возможной в такую погоду проворностью. Врач в госпитале, увидев Шагровского, удивился, что тот в сознании, и Валентин, чтобы не разочаровывать эскулапа, тут же впал в беспамятство, уже не чувствуя, как в его вены вставляют катетеры и литры плазмы и физраствора начинают наполнять сосуды. Он не видел галогенных ламп, вспыхнувших под потолком операционной, не ощущал, как затянутые в кольчужные перчатки руки перебирают метры вынутых из него кишок и полощут их в стерильном растворе. Как проходят через его плоть кривые иглы, и хирург-олим с посконным именем Роман кладет аккуратные стежки на рану и вяжет узлы на брюшине, оставляя торчать наружу прозрачную трубку для оттока…
А потом, в ординаторской, по старой, еще советской привычке закуривает, стиснув сигаретный фильтр в железных лапках зажима Кохера.
Израиль. Эйлат
Госпиталь «Йосефталь»
Наши дни
— Ножевое проникающее, не понимаю, как он дополз. Два литра кровопотери, полный живот камней и песка, еще и посолил все… как твой холодец! — сказал хирург в трубку и затянулся так, что пропитанная селитрой сигарета едва слышно затрещала. — У меня бывшая теща такой варила!
Он с удовольствием выпустил дым ровной сизой струей.
— Ну, не скажу, что угрозы для жизни нет. Стабильно тяжелое. Я не осторожничаю. Он сейчас реально никакой, но, думаю, что если все пойдет как надо, то послезавтра сможете его допросить. Размечтался — с утра! Какое утро? К вечеру, в лучшем случае, и очень нежно! Знаю я вас, костоломов! Охрана? Охрана не нужна. Минимум пару дней он будет овощем, сурепкой с сердцебиением. Одежду смотрели, если это можно назвать одеждой. Никаких документов. Залитая водой и грязью флэшка! Сам будешь ее в комп вставлять, когда высохнет. И предположений нет. Я тебе что? Шерлок Холмс? Тридцать с небольшим, шатен, без особых примет. Ни шрамов, ни татуировок. Зубы, похоже, не у нас делали, но я не патологоанатом, точно не определю. Да, отпечатки сняли, приходил этот твой… Конечно. Послезавтра, Ави! Не завтра! Послезавтра! К вечеру! Иначе не пущу! О'кей? Конечно, в субботу выпьем пива! Вполне кошерно! Давай, жду…