Сердце солдата
Шрифт:
Тем временем спустили шлюпку. Мишин сказал:
— Желаю успеха.
Лена и Егорушкин спрыгнули в шлюпку. Матросы по команде немолодого мичмана разобрали весла, и операция «Осечка» началась…
Черный берег надвигался. От него пахло морской травой и перегретыми за день соснами. Когда он придвинулся совсем близко, перестали грести. Мичман сказал шепотом:
— В воду. Давай.
Первым перевалился через корму Егорушкин, стараясь не плескаться, хотя у берега шумел легкий накат.
Мичман помахал им рукой, шлюпка стала удаляться и растворилась в ночи.
Вода была действительно теплой как парное молоко. Егорушкин и Лена поплыли бесшумно, как заправские диверсанты. Когда доплыли до берега, Егорушкин сказал шепотом:
— Сидите в море, на урез не выходите — наследим, — он отдал Лене мешок, а сам торопливо побрел по воде, отыскивая русло ручья. Через несколько минут он вернулся.
— Точно высадились. Пошли. Только не следите, а то и уйти не успеем, засекут. Я ведь наших знаю.
Лена побрела по воде вслед за Егорушкиным. Вскоре они дошли до почти совсем пересохшего ручья и свернули в его русло, стараясь ступать в тоненькую струйку бесшумной воды, чтобы она замыла их след. И тотчас наткнулись на плетень, которым предусмотрительные пограничники перегородили ручей.
— Наших не проведешь, — довольно кивнул Егорушкин. — М-да. Давайте-ка я вас переправлю. — Он обхватил Лену за талию, легко оторвал от земли, пронес над высоким плетнем. — В воду ступайте.
Лена шлепнулась на пятки, разбрызгивая струйку, и чуть не упала. Подумала изумленно и уважительно: «Здоровенный какой, во мне шестьдесят килограммов с мешком».
— Ну-ка, помогите, — прошептал Егорушкин. — Плетень бы не сбить. Наших не обманешь!
Лена протянула ему руки с той стороны плетня.
— Стойте крепче, — прошептал Егорушкин, оперся о ее плечи крепкими ладонями и, подпрыгнув, перебросил свое тело через плетень. Одна нога его ступила на песок.
— Черт, — выругался Егорушкин, наклонился, стер след и даже подул на него. — Пошли.
Они двинулись вверх по ручью, по узкой струе воды. Кругом стояли темные притихшие сосны и неодобрительно перешептывались, шурша иглами. Впереди шел Егорушкин, всматриваясь во тьму, Лена дышала ему в затылок. И когда он внезапно остановился, она наткнулась на него.
— Так не ходят, — сказал Егорушкин тихо. — Надо интервал держать.
— Хорошо.
Попробуем перепрыгнуть песчаную полосу. Вот здесь, где поуже.
Лена кивнула. Егорушкин снял с плеча мешок, сунул ей в руки. Легко прыгнул к ближайшей сосне.
— Кидайте.
Лена бросила ему мешок и, когда он подхватил его на лету, прыгнула сама.
— Однако вы ловкая, — сказал Егорушкин.
— Да и вы не промах, —
Они прислушались к говору сосен.
— Кстати, как вас зовут? — спросил Егорушкин.
— Агент двадцать два-тридцать три. А вас?
— Тридцать три-двадцать два.
Они засмеялись тихонько.
— А если серьезно?
— В детстве меня звали Леной.
— А меня Женей. Будем знакомы.
— Холодно, — сказала Лена.
Егорушкин присел на корточки у сосны, развязал мешок, достал одежду.
— Одевайтесь. Еще плащи есть.
— Отвернитесь, пожалуйста, мне надо выжать купальник.
— Хорошо, — сказал Егорушкин и ушел за сосну. Лена выжала купальник и оделась.
— Готовы? — глухо спросил Егорушкин.
— Готова.
— Тогда пошли. Надо отойти как можно дальше от берега.
Они шли лесом по мягкому настилу из опавших сосновых игл. Иногда под ногами коротко трещала сухая ветка. И каждый раз Лена вздрагивала, словно она была и в самом деле чужая на чужой земле и все кругом, даже сухие ветки, было враждебно ей. Ее охватил азарт, она даже дышать старалась потише. Так бывает с заигравшимися детьми. А разве она и Женя Егорушкин не походили сейчас на играющих в удивительную игру детей? Вот они крадучись пробираются незнакомым лесом. И звезды, проглядывая сквозь кроны сосен, уже не кажутся беспечно трепетными, они смотрят со своей немыслимой высоты настороженно, будто в крадущихся людях и для них таится опасность. Словно могут эти люди влезть на дерево, достать до звезды и — чем черт не шутит! — упрятать ее в свой мешок.
А сосны, они словно нарочно вытащили из-под земли жесткие корни, так и суют их под ноги. Надо было надеть башмаки, а не босоножки. Ведь знала же, что не по песочку ходить придется.
Егорушкину лес казался привычным, таким же, как на своей заставе. И о звездах он не думал, и спотыкался меньше. Шагать в ночи — привычное дело. Служба. Шагать, подмечая все, что вокруг. Запоминая, сопоставляя. Вот старый пень расщеплен топором. Верно, приезжали на рыбалку и искали личинки короедов. На них в мае хорошо язь берет. К шуршанию сосен примешался шум листвы. Впереди низинка? И верно, через несколько шагов потянуло прохладой.
Перешли ковер из мягкого мха, поднялись снова.
— Не устали? — обернулся Егорушкин. — Скоро светать начнет.
— Нет-нет…
И они все шли и шли, а шум моря позади становился все невнятнее и наконец совсем растворился в тишине ночного леса. Лена и не заметила, когда он исчез.
А потом небо побледнело, и звезды стали гаснуть одна за другой. И словно бы от них, пока они сверкали, исходило тепло, потому что вдруг похолодало, и Лена почувствовала озноб.