Сердце убийцы
Шрифт:
Я не могу избавиться от чувства, что из-за этого меня убьют.
Я лежу, застыв в нерешительности, используя руку Гриши на своем животе как причину не пытаться встать, потому что это потревожит его и разбудит. Но если он пошевелится…
Это хорошая идея. Я знаю, что это так. Все, что я найду, сократит время, которое у меня есть на это. Способ смягчить мой приговор. Чем дольше все это продолжится, тем больше времени мне придется проводить с Гришей, в его постели, разговаривать с ним, обманывать его и жить с этим комом беспокойства в животе, от которого меня тошнит.
Когда он, наконец, переворачивается
Я постепенно рационализирую это, пока медленно поднимаюсь с кровати, двигаясь все медленнее, чтобы не разбудить его. Кровать из пены с эффектом памяти, ковер мягкий и плюшевый, так что промолчать не так уж сложно. Дверь все еще открыта, он не потрудился закрыть ее, когда мы поднимались наверх, как бы показывая средний палец на мысль о том, что его жена может появиться снова и застать нас врасплох.
Если честно, было немного похоже на то, что он устанавливает свое господство.
Я беру телефон с собой, когда выскальзываю из комнаты, на всякий случай. Если Гриша проснется и обнаружит, что меня нет, я не хочу, чтобы он его просматривал. Есть только один контакт – Левин под вымышленным именем, и это, похоже, тоже вызвало бы тревогу.
Я никогда не пыталась зайти в кабинет Гриши. До этого меня это никогда не волновало. Я проводила время во всех остальных комнатах квартиры, но Гриша редко работал, когда я была здесь, и у меня никогда не было причин хотеть заходить внутрь. Теперь, когда я спускаюсь по лестнице и подхожу к кабинету так тихо, как только могу, мне приходит в голову, что он, возможно, заперт.
Так и есть. Один поворот ручки, и я могу сказать, что не попаду внутрь. Что расстраивает потому, что тот факт, что дверь заперта, означает, что там, вероятно, есть что-то действительно полезное.
Я выдыхаю, уставившись на дверь. Больше я ни о чем не могу думать. Гриша аккуратный и требовательный человек, он не оставляет бумаг или других вещей разбросанными повсюду. Я могу обыскать остальную часть квартиры, но я знаю, что ничего не найду. Если там есть что-то, что могло бы пригодиться Левину, оно будет за этой дверью.
Но я не могу проникнуть в нее.
Я как раз собираюсь вернуться наверх и проскользнуть обратно в постель к Грише, когда телефон в моей руке вибрирует. Я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи, прижимая другую руку ко рту, чтобы заглушить едва не вырывающийся испуганный вскрик. Я быстро опускаю взгляд на телефон, и мои глаза расширяются.
Это Левин.
Какого черта он мне звонит? Особенно после того, как он был так зол на меня за то, что я позвонила, когда я взбесилась и ушла из квартиры после последнего свидания?
Только в экстренных случаях, черт возьми.
Я быстро ныряю в ближайшую открытую комнату, которая оказывается гостевой ванной. Я закрываю за собой дверь, включаю свет, запирая ее, и прислоняюсь к краю раковины, торопливо отвечая.
— Алло? — Мой голос похож на приглушенный шепот, но в тишине дома он
— А ты нет?
Его голос спокоен и собран, как всегда, но я слышу намек на что-то еще – напряжение, от которого по моим нервам пробегает дрожь. Я чувствую, что что-то не так.
— Я собирался осмотреть его кабинет, посмотреть, что я смогла бы найти, пока он спал. Но он заперт.
— Это моя хорошая девочка.
По тому, как он это произносит, я могу сказать, что слова вырвались раньше, чем он хотел. Наступает минута молчания, и я чувствую, как по мне разливается тепло, как сжимается живот, что не имеет ничего общего с тревогой, которую я испытывала мгновением ранее.
— Дверь заперта, — повторяю я, мой голос звучит немного более задыхающимся, чем раньше. Я ненавижу это. Я ненавижу, что он так со мной поступает. Не так ли? — Я не смогла войти. И он не оставляет вещи валяться без дела, так что это был практически мой единственный шанс. Я уже собиралась вернуться в постель, когда зазвонил мой телефон. Кстати, почему ты звонишь?
Я начинаю бредить, я это слышу. Я плотно сжимаю губы, заставляя поток слов остановиться, пока жду его ответа, мой пульс снова учащается.
— Я хотел убедиться, что ты в безопасности.
Это такое простое, честное заявление, что требуется минута, чтобы до меня дошло. Мою грудь сжимает от эмоции, которую, я знаю, я не должна испытывать, и от проблеска страха тоже.
— Я в квартире Гриши, — шепчу я. — Там, куда ты меня поместил. Почему я не должна быть в безопасности?
— Без причины. — Левин прочищает горло, и у меня складывается отчетливое впечатление, что он не совсем говорит мне правду. — Свидание прошло хорошо, я так понимаю, если ты все еще там?
— Каково твое определение слова «хорошо»? — Я слышу нотку негодования в своем голосе. — У нас было вино и мясная нарезка, и я позволила ему соблазнить меня, чтобы я забыла о его неверности и о том факте, что у него есть жена и дети, и притворилась, что теперь я не ненавижу его до глубины души. Ты это имеешь в виду?
Слова настолько едкие, что я удивляюсь, как они не обжигают телефон. Левин на другом конце провода на мгновение замолкает, и мне интересно, о чем он думает. Хотела бы я знать.
— Ты переспала с ним?
Я могу сказать, что он пытается сказать это без эмоций, чтобы слова звучали ровно и без интонации, но я знаю лучше. Даже за то короткое время, что я его знаю, я успела подхватить некоторые его манеры, манеру говорить. Если я позволю себе слишком много думать об этом, чего я очень стараюсь не делать, я бы списала это на другой аспект химии, которой у нас, похоже, в избытке.
— Определи слово «спала». Потому что я еще не выспалась.
Я точно не знаю, почему я так говорю. То, что я должна была сказать, было да, у меня был секс с Гришей. Насколько он знает, все снова в порядке. Я внесла свой вклад и буду продолжать это делать, пока ты не скажешь, что я могу остановиться. Но часть меня хочет уколоть Левина, найти эту жилку ревности и копаться в ней, вырезать до тех пор, пока я точно не узнаю, почему он так настаивает, чтобы я выполняла эту работу, и все же, кажется, все это время ненавидит ее.