Сердце умирает медленно
Шрифт:
— У меня к ней вопрос.
— Ты опять со своими глупостями? Послушай, Эмили, ты вроде не глупая девочка. Доктор запретил Корделии волноваться, ей прописали полный покой.
— Но я просто…
— Всего доброго, Эмили.
И я ошарашенно уставилась на потемневший экран. Вот стерва!
С Шейлой связаться тоже не получилось. Но сдаваться я не собиралась. «Завтра же повторю попытки». Откинулась на подушки, еще раз проверила почту, не пришел ли ответ насчет личности моего донора. Но и там по-прежнему было пусто. Тогда я приглушила свет, устроилась удобнее и открыла папку «Видео», чтобы снова просмотреть ролики
Глава 28
— Теперь все изменится. — Я посмотрел на окровавленную иглу и улыбнулся.
Последний стежок вышел самым красивым и аккуратным. Провел пальцами по вышитому на ее спине слову и ощутил, как удовольствие вибрацией разливается по всему телу.
— Спасибо, что дождалась. Это последний этап, теперь ты будешь свободна.
— М… мм… — Застонала она, приходя в сознание.
— Ты даже не знаешь, как я сейчас рад, Сара. Не представляешь, что чувствую. После всего, что пережил.
— М… — Ее тело дернулось, но веревки не подвели.
Я завязал последний узелок, взял с железного подноса маленькие ножницы и срезал хвостик нити. Как всегда, вместе с законченной работой приходила слабость, но она была такой приятной, опустошающей, что трудно было удержаться от чувств.
— Скажи, это ведь в последний раз, Сара? Больше этого не повторится, да?
— А-а… — Она сделала усилие, чтобы приподнять голову, но ничего не вышло. Подбородок глухо ударился о поверхность стола.
— Потому что я обессилен, Сара. — Отложил иглу, снял хирургические перчатки. — Не выдержу все это снова. Мое терпение не бесконечно.
Взял со столика бутылек со спиртом, открутил пробку.
— А-а-а! — Истошно завопила она, когда обжигающая жидкость тонкой струйкой полилась на пространство между ее лопаток.
— Кричи, Сара. Это тоже своего рода очищение. Все равно никто не услышит твоих криков.
Мне нравилось, как смотрелась надпись. Теперь, когда спирт смыл лишнюю кровь, красные стежки четко выделились на белом мраморе кожи.
— Теперь все будет по-другому. — Я обошел ее и наклонился так, чтобы взглянуть в глаза. Нам всегда нравилось сидеть, подолгу глядя друг на друга. Это было моментом особого единения, когда я понимал, что по-настоящему нужен ей. — Теперь мы снова вместе. Снова будем счастливы.
Увидев меня, она все поняла. Затряслась всем телом, начала из последних сил натягивать веревки. Ее покрасневшие зрачки расширились, губы затряслись, лицо сморщилось от боли. Блеснувшие в глазах слезы были просто прекрасны. И это не могло не тронуть меня. Глядя на нее, я чувствовал себя самым счастливым.
— Никто и никогда не разлучит нас, детка. — По щеке мазнуло чем-то горячим. — Обещаю тебе. — Стер слезу со своей щеки пальцем. — Осталось совсем немного, потерпи.
Мальчик.
Юноша.
Ему лет шестнадцать. Не вижу четких очертаний. Он выше меня, крепче. Мы идем вдоль какой-то улицы. Он что-то говорит. Как не напрягаюсь, не могу услышать. На мне синее платьице с пояском, белые мягкие туфельки. К груди прижата большая папка, держу ее обеими руками — в ней что-то важное. Не могу понять, что ощущаю. Наверное, это восторг, потому что меня ожидает что-то интересное, грандиозное.
Солнце
Автобус пролетает мимо с грохотом, и мы перебегаем на другую сторону улицы. Он подает мне руку, я хватаюсь с благодарностью. Прыг! Через узкий участок газона, и мы на узкой пешеходной дорожке. Оглядываемся в поисках нужного направления. Приходится расцепить руки. Показываю: «Кажется, туда». Идем. Его смех очень заразный, невозможно не смеяться вместе с ним. Он как колокольчик, низкий и звонкий, родной до невозможности. Только рядом с этим юношей мне хорошо.
Чтобы взбодрить меня или отвлечь, он начинает глупую детскую игру в догонялки. Пихает локтем, и я подаюсь назад. А он удирает, смеясь. И мне приходится бежать следом. Настигаю его в два счета — опять поддался. Обнимаю, щекочу, пробираясь пальцами под ребра и маскирую свое маленькое счастье под маской озорства. Его руки проходятся по моему телу в ответном жесте. Сколько не увиливаю, не отворачиваюсь, щекотка берет свое, и вот уже папка вылетает из моих рук и падает на асфальт.
Мы бросаемся подбирать все, что из нее выпало. Встаем на колени и собираем листы, укладываем их обратно. Несколько штук взлетает от порыва ветра, и приходится бежать за ними по дороге. Мне тревожно и весело. Нужно во что бы то ни стало поймать эти листочки, они крайне важны, но я хохочу, как безумная, потому что его присутствие в моей жизни важно не меньше. Прыжок, и он подхватывает готовый улететь на проезжую часть лист бумаги. Протягивает мне.
Мы смотрим друг на друга. Пристально, долго. Наверное, этот взгляд что-то значит. Он слишком откровенный. Но я не вижу. Не вижу его лица. Только глаза — добрые и бесконечно влюбленные. А потом, смутившись, отворачиваюсь, чтобы пересчитать мятые листы. Вглядываюсь — это ноты. Они для меня как что-то божественное, волшебное, очень дорогое.
Момент упущен. Мы снова просто друзья. Неловкое прощание, короткое рукопожатие, почти объятие — касание плечом. Улыбки. Он говорит какое-то напутствие, а мне все еще хочется услышать другое. Честное, искреннее. На что у него, кажется, никогда не хватит духа. И я бросаю на него последний, печальный взгляд. Подмигиваю. Каждый идет своей дорогой, он — налево, я — направо. Постоянно оборачиваемся и снова машем на прощание.
Больше не вижу, его силуэт пропадает из вида. Чувствую, ощущаю каждой клеточкой кожи, что он стоит где-то за углом и продолжает провожать меня глазами. Такой вот, нерешительный. Я слишком хорошо его знаю. Наверное, стоило бы первой сделать шаг, но вдруг ему это не нужно? Смотрю на часы и почти бегу. Останавливаюсь только возле самой двери, чтобы отдышаться и собраться с силами.
Ответственный день. Очень важный. Он решает все. Вся моя дальнейшая жизнь будет зависеть от него. Поднимаю глаза. «Королевский Северный Колледж Музыки» — гласит табличка. Сердце на секунду останавливается, а затем пускается вскачь каким-то бешеным галопом.