Сердце в гипсе
Шрифт:
В десять я сообразила, что уже десять. Немножко разнервничалась — весь мир словно в сговоре против такого человека, как я, который решил сделать что-нибудь полезное для себя. Я перемотала Гаррисона Форда — батюшки, как он на нее смотрел! — и вставила кассету, на которой должна быть калланетика. Должна быть, но ее не было. А были «Дезертиры». Я вытащила «Дезертиров» и вставила следующую. Знаю, что кассеты следовало бы надписать, но увы, у меня это не сделано. Впрочем, представилась прекрасная возможность, чтобы наконец-то навести в этом деле порядок, а потому я поудобнее уселась
— Что ты делаешь?
— Не видишь? Навожу порядок, — ответила я сердито. Мог бы и не засиживаться так долго у Ули и Кшисика.
— Со вчерашнего дня? Я иду спать, я почти без сознания от усталости.
О'кей. Я вообще не буду его ревновать из-за того, что он часто возвращается домой поздно ночью. Ясное дело, он бывает на радио. И не побегу к нему тут же только потому, что он ложится. Иначе приобрету пагубную зависимость, то есть такую, при которой люди ни на миг не могут остаться одни.
— Ты будешь ложиться? — Адасик стоял вдверях.
«Если он для тебя важнее всего остального и ты бросаешь все по его первому зову...»
— Мне здесь еще кое-что надо сделать...
— Тогда спокойной ночи.
Он даже не обиделся, не сказал: «Иди ко мне», а ведь я бы пошла.
Просто удалился. Он обходится и без меня. Пусть спит спокойно, если ему лучше без меня. Я продолжала клеить ярлычки на кассеты. На «Тенистой долине» я обрыдалась, как корова. Был час ночи. Кассету с калланетикой я так и не нашла.
Подписанные кассеты решила расставить по порядку, а не как попало. Освободила одну книжную полку. То есть сняла книги и поставила там кассеты. В этом тоже была своя польза — нашлась книжка Ольги Токар-чук, я-то считала, что мне ее не отдала приятельница еще полгода назад, я почти порвала отношения с этой обманщицей, которая не возвращает книг. Мне стало немного неловко. Завтра же ей позвоню. Книжки я временно положила на подоконник, потому что все равно придется их основательно перебрать. Спать легла в половине третьего.
На следующий день я позвонила своей приятельнице и извинилась перед ней за свои подозрения. Начала с Адама, Рени, которая ходит в тренажерный зал, черных брюк, леггинсов, окружности талии, поисков кассеты и так далее. Она очень обрадовалась моему звонку, потому что как раз нашла мою Ольгу Токарчук. У себя на полке. Потому что я ей одолжила не «Былое», а «Е.Е». А потому я тоже обрадовалась. Затем она сказала, что в знак примирения и чтобы загладить свою вину она даст мне на время кассету с калланетикой. Мы договорились встретиться в среду.
Звонила Тося, сказала, что все превосходно и можно ли ей поехать в Швецию. Нельзя! Почему?! Нельзя — и все тут! Она возразила, мол, разговаривала с Адамом, и тот не против ее поездки в Швецию. А со мной он советовался? Нет, потому что еще не вернулся. Они хотят ехать на велосипедах, паром стоит дешево, хотя бы на парочку дней, и, кстати, она уже беседовала с нынешним Йолиным, и он пришлет
Адам, вернувшись с работы, первым делом спросил, что с нашим отдыхом, потому что уже как-никак июль и каникулы вот-вот кончатся. Во-вторых, отпущу ли я Тосю в Швецию, раз есть такая возможность и недалеко, и чтобы я не валяла дурака, потому что, будь он на Тосином месте, ему было бы крайне неприятно, если бы ему настолько не доверяли. Я не должна так трястись над своим ребенком. Меня настолько вывел из равновесия первый вопрос, что я согласилась, чтобы Тося ехала в Швецию. Не представляю себе, как сказать ему, что мыто никуда не поедем.
Вчера по пути из редакции я заехала к Кате за кассетой с калланетикой.
Наступил четверг. Кассета лежала на видике и ждала. У меня жутко разболелась голова. Я выпила сегодня уже два стакана апельсинового сока, аспирин с витамином С, алка-зельцер или какую-то другую гадость, три чая с лимоном и бутылку минералки. Меня по-прежнему мучила жажда. Позвонил Адасик и выразил сожаление, что не видит моего похмелья. Он думал, что мне станет стыдно! Как бы не так, чертов социолог!
А все потому, что вчера мы начали с коньяка, оставшегося с Катиного дня рождения. Коньяк не следовало пить вначале. Перед недопитым вином, поданным к ужину. И перед рюмкой настойки аира, поданной на десерт... Я приняла также магнезию и кальций. Мне ничуть не полегчало. Я поглядывала на книжки на подоконнике, которые надо было срочно убрать, потому что окно не открывалось. Думаю, что и кофточки надо будет завтра убрать, — я о них напрочь забыла, и они так и лежали горой возле шкафа. Хотя спортивное облачение наготове. Но кассета, полагаю, своим ходом ко мне не придет, а поэтому небольшое оправдание у меня имеется. О Боже, как хочется пить. О Господи, как болит у меня голова.
Но послезавтра я точно встану пораньше и начну заниматься, коль у меня, как на беду, появилась кассета. Разве что позвонит моя мама и скажет, чтобы я приехала отведать запеченные ребрышки. Мамуля отлично их готовит.
Вылезу вон из кожи
Сегодня прямиком из редакции я помчалась к Остапко. Без звонка, без предупреждения. Она должна вернуть мои деньги. Ну что за дела! Остапко открыла мне дверь в халате. Отпрянула, завидев меня, но меня мало занимало то, как она выглядела. Кошмарно. Я просто протиснулась в открытую дверь, она пропустила меня и явно была не довольна.
— Юдита?
— Послушай. — Я остановилась в прихожей, заняв боевую стойку. — Я уже месяц не могу тебя найти. Отдай мои деньги! Что с нашим чудесным бизнесом? Выкладывай! — Я была зла как черт и сыта всем по горло.
— Проходи. — Ева отворила дверь в маленькую комнату, в которой громоздились кипы каких-то бумаг, стоял телевизор, повернутый экраном к стене, а на нем громоздились всяческие коробки. — Извини за такой бардак, я складываю вещи.
Она говорила словно не своим голосом, я это только теперь заметила.