Сердце в огне

Безрукова Марина

Настроение подскочило, как стрелка спидометра в спортивном автомобиле. Тщательно прорисованные глаза блондинки спокойно смотрели в пустоту. Им было абсолютно всё равно, что произойдет дальше. Женя даже на секунду позавидовала этой пластиковой дурынде. Закрепив тренажер на краю стола, Женя принялась выбирать из чемоданчика всё, что ей могло понадобиться. Новый образ сложился сам собой. Женя с наслаждением ощутила знакомое волнение от возможности творить. Наверное, так чувствует себя художник, когда торопится нанести на чистый холст первые мазки. И страшно, и тревожно — а вдруг ничего не получится? Одно дело представлять себе это в голове, и совсем другое воплотить в реальности.

Руки, хоть и не так ловко, как раньше,

но запорхали вокруг неживого клиента. Женя обрадовалась: значит, зря она боялась? Пританцовывая от нетерпения, принялась отмерять необходимое количество нужных материалов. Немного нервничала оттого, что не смогла ровно нарезать фольгу, а потом не сразу справилась с зажимами для волос. Сил в пальцах не хватало. Зажимы выскакивали, крутили в воздухе сальто и приземлялись, кто куда. Всё, что раньше занимало секунды, теперь требовало колоссальных усилий, а самое главное, времени. Улыбка сползла с лица, упрямо сжав губы, Женя снова и снова пыталась выделить пряди и захватить удобно кисточку. Первая порция краски пришла в негодность — слишком долго она возилась. Не беда. Попробуем снова. Загорелись нервным огнем шрамы на щеке, следом начала зудеть кожа. Женя попробовала потереть ее плечом. Помогало плохо. Несколько раз из пальцев выскользнула кисточка. С всё нарастающим отчаянием Женя видела, как неумолимо искажается цвет, который она уже нанесла на отдельные пряди. Нанесла неряшливо, как ни старалась, но сделать всё аккуратно и быстро не удалось.

Предательские слезы выступили на глазах. А может, это от резкого запаха? Запершило в горле, и зуд стал совершенно невыносимым. Женя вытерла локтем лоб и отступила от манекена. Проделанная ею работа выглядела жалко. Полголовы осталось и вовсе нетронутой. Она не успевает, не хватает прежней ловкости. Времени уходит в три раза больше, а это недопустимо.

Пальцы мелко задрожали от напряжения. Женя отшвырнула кисточку и в бешенстве сбросила со стола миски с остатками краски. Густая вязкая масса медленно потекла на пол. Женька опустилась рядом и, уткнувшись в колени, заплакала.

Солнечный свет покидал город. Постепенно в комнате становилось всё сумрачнее. Женя по-прежнему сидела на полу. На результат своей работы она не смотрела. Испорченная белокурая голова, высившаяся над столом, напоминала выставленный после казни трофей. Словно ее нанизали на кол. «Надо так и оставить, пусть служит напоминанием, что больше я ничего не умею», — с радостью мазохиста упивалась Женя.

Глеб так и не явился. Долго он будет от нее бегать? Злая, запальчивая мысль подтолкнула максимально ускорить события. Женя потянулась за телефоном и нажала вызов. Ничего. Только длинные гудки, а потом сухой безжизненный голос робота. Вяло шевельнулось желание проверить ноутбук. «Ни к чему это всё», — равнодушно шепотом прошелестели губы. Пора задуматься, что она будет делать дальше, а не колошматить по клавишам, тратя время на виртуальные споры и демагогию. Там, на форуме, собрались здоровые люди, а не такие калеки, как она. У них есть работа или они в любой момент могут ее найти, а она? Кому она сдалась, руки-крюки…

Никогда уже она не сможет вернуться к любимому делу. В какой момент она так вывела из себя своего ангела-хранителя, вынудила тихо, не прощаясь, сняться с ее плеча и растаять в пространстве. И тут же перед глазами возникла татуировка на руке Глеба. Ангел, который исчез. Тоже оказался предателем?

Женя никак не могла понять, что больнее: расстаться с ремеслом, которое позволяло чувствовать себя маленькой волшебницей, или смириться с потерей еще одного родного человека. Мама, теперь и Глеб… И кажется, сегодня к ним присоединился третий. То есть третья. Она сама.

Когда в комнате стало совсем темно, Женя заставила себя встать. Тряпкой она тщательно собрала ошметки краски. На темных досках осталось белесое пятно. Вымыла миски и небрежно, в одну кучу, свалила в чемоданчик всё,

что попалось под руку. Ни к чему теперь тщательно раскладывать по своим местам. Это хлам, который стоит отнести на помойку. Была бы Женя более импульсивна и безответственна, увесистый ящик полетел бы в окно.

В ванной долго отмывала руки. Перчатки не надевала. В них пальцы становились совсем неуклюжими. От агрессивной химии шрамы пекло, а цвет из бледно-розового сменился на ярко-алый. Женю это совершенно не волновало. Она даже отменила ритуал с ежевечерним нанесением мази от контрактур. Какая теперь разница?

Равнодушно стянула заляпанную краской одежду и надела длинную, до колена, свободную майку. Тонкая ее фигурка затерялась в широких складках. Немного поразмыслив, Женя зашла на кухню и вынула из ящичка снотворное. После больницы она долго старалась отвыкнуть от таблеток. Они умели дарить спасительный покой и удивительные сны. В них она летала. Но Женя испугалась привыкания. Спала хоть и плохо, но таблетки старалась не принимать. В крошечном коричневом пузырьке осталось еще много маленьких избавителей от пошлой и невыносимой реальности. Чуть нахмурив брови, Женя потрясла баночкой перед глазами. Пилюли весело запрыгали, задребезжали о стенки. Взгляд стал живее: «А ведь, как просто можно решить все проблемы. Полстакана воды и горстка белых друзей. А потом красивые сны… и умиротворение».

Женя заснула быстро. Сгинула под толстым тяжелым одеялом, сразу и не заметишь. А в это время где-то далеко в виртуальном пространстве летели коды, трансформируясь в буквы, слова и фразы. Апелла искала встречи с Юджином и терпеливо ждала его появления в сети.

Глава 19

Безжалостной бормашиной сверлил, пробивался сквозь сон, звук будильника. Не открывая глаз, Глеб наощупь нашел телефон, брошенный у кровати. Невероятно! Казалось, только-только закрыл глаза, а уже пришло хмурое и требовательное утро. С трудом повернул голову. Сколько раз он, проснувшись, видел эту картину? Каштановые кудри, тугими колечками, торчащие в разные стороны, и больше ничего. Осенью и зимой Женя спала, зарываясь в норку из теплого одеяла так, что наружу не выглядывал даже кончик носа. Глеб удивлялся и с умилением называл ее бурым медвежонком. Черствая к человеческим переживаниям память, немилосердно унесла в прошлое счастливое время.

За окном слышались обычные утренние звуки. Грохоча тяжелыми бачками, гудел мусоровоз, слышался лай собаки, сквозь который прорывался рев ребенка. Потихоньку наваливалась дрема, и Глеб рывком сел в кровати, иначе проспит всё на свете. Хмуро думал о том, что нужно ехать в офис, сидеть в ненавистном кабинете и снова придумывать отговорки по поводу отчета. Не клеится ничего, не ладится. «Хоть в церковь иди», — усмехнулся он сам себе.

Женя даже не пошевелилась. Глеб заторможено уставился в одну точку. Вчера он зачем-то решил остаться в спальне. Осторожно, как вор в ночи, пробрался к кровати и тихо прилег с самого края. Наверное, всё пытался собрать осколки былого, так и не смирившись с утраченным беззаботным прошлым. Удивился, что Женька за ночь не сдвинулась ни на сантиметр. Обычно под утро она, как стрелка испорченного компаса, крутилась в только ей известном направлении, и просыпалась почти поперек кровати.

Натыкаясь на углы, дошел до кухни. Пол неприятно холодил босые ноги. Глеб включил кофеварку и плотно прикрыл окно. Осень. По ночам промозгло и сыро. С кружкой в руке поплелся в гостиную. Больно ударился мизинцем о ножку дивана и зашипел с каким-то кошачьим присвистом. Взгляд упал на покосившуюся светловолосую голову. Голубые глаза напомнили об Анне. На спинке стула повисла нейлоновая накидка. Перед отъездом в Турцию, Женя заезжала на склад, чтобы забрать заказ. Он еще тогда ворчал, что уже поздно и можно всё это отложить на потом. Женя смеялась и целовала его в щеку, чтоб не злился.