Сердце в залоге
Шрифт:
– Отец звонил, - тихо, может, чтобы Марина не услышала, проговорила мама. – Операция закончилась. Витя жив.
– Хорошо.
Миша кивнул. Он был рад, что крестный выжил. И за него самого, и за Марину. Ей был нужен отец. А она будет нужна ему. Но все равно это все сейчас находилось на втором плане. В данный момент он целиком сосредоточился на том, чтобы привести Марину хоть в относительный психологический порядок.
Мама ушла. В ванной уже накопился пар от бегущей горячей воды. Марина просто стояла посреди комнаты, где он ее и оставил. Миша повесил халат
– Закутаешься потом, - имея в виду халат, распорядился он. – Если что – зови. Я здесь. Рядом.
Напоследок прижавшись губами к ее макушке, он все же заставил себя выйти. Убедившись перед этим, что она в состоянии справиться одна. И тяжело привалился к двери со стороны комнаты, словно разом ощутив всю тяжесть и усталость. Но, как и сказал ей, не собирался отходить и на шаг. Хоть и был готов вновь лукавить, если это будет необходимо для того, чтобы в чем-то ее убедить, пока сама Марина не в состоянии оценить ситуацию адекватно.
ГЛАВА 17
Следующие дни слились для всех в одну изматывающую, тяжелую, подавляющую реальность. Михаил привык к сверхурочной работе, но и он был не готов ко всему тому, что стало необходимо решить. Крестный лежал в реанимации, и хоть врачи практически гарантировали, что он выживет, состояние оставалось тяжелым, да и об осознанности его состояния и понимании произошедшего - речи пока не шло. А потому заботы о расследовании, о похоронах тети Милы, о фирме крестного ложились на их с отцом плечи.
И Марина… Это было самым тяжелым. Просто потому, что Михаил совершенно не представлял, как и чем ее встряхнуть, как помочь прийти в себя. Бизнес-заботы и организационные вопросы казались привычнее и проще. Константин пока полностью перебрал на себя вопросы по их компании, Миша же пытался стабилизировать обстановку в фирме крестного, что оказалось не так и просто, ведь раньше он в этот бизнес не вникал. А еще и надо было не допустить паники и разброда среди сотрудников, чтобы крестному было куда возвращаться по выздоровлении.
Организацию похорон Миша оставил родителям, понимая, что не в состоянии уследить за всем. И хоть следствие еще продолжалось, им удалось убедить следователей разрешить погребение. Никому не казалось разумным затягивать это - крестный, так или иначе, еще несколько месяцев проведет в больнице, по прогнозам врачей. А Михаилу казалось, что похороны матери позволят Марине отпустить ситуацию, смириться, пройти, начать заново жить. И он честно признавался себе, что больше всех торопил это нерадостное событие, потому что ее состояние было для него наиболее значимым, несмотря на все проблемы.
Правда, так же откровенно Михаил мог признать, что по итогу – его план не особо сработал. С самого утра Марина была заторможена, как и все два дня после аварии. От нее сложно было добиться каких-то самостоятельных действий или желаний, казалось, что Марина полностью разучилась ориентироваться и управляться со своей жизнью. Однако стоило ей увидеть гроб, как слезы, казалось, сами собой заструились по щекам.
Однако грудную клетку буквально рвало от ее страданий. И все, что он мог - повторять про себя убежденность, что это апофеоз ее муки, надо просто пройти до конца. И Марине станет легче. Возможно, уже завтра.
Но его надежды не оправдались.
Марину не отпустило ни на следующий день, ни через неделю. Или, возможно, правильнее было сказать, что это она никак не могла отпустить случившееся. Марина не вспоминала ни про еду, ни про знакомых, ни про свое увлечение бизнесом, ни про что. Даже об отце не спрашивала. Единственное, что заставляло ее проявлять какие-то эмоции – это малейший намек, что сам Михаил куда-то денется, и… кладбище.
Каждый день Марина просила его отвезти ее на могилу матери. Точнее, она просто говорила, что собирается туда, когда Миша раз за разом интересовался ее планами на каждый новый день за завтраком. А понимание того, что Марина так или иначе отправится на могилу матери, и скорее всего пешком, не оставляло ему выбора. Хотя, видит Бог, эти визиты давались ему невыразимо тяжело: Михаил не знал, как там у других, но сам он едва выносил вид ее горя. Это казалось совершенно иррациональным и неправильным - такое отчаяние и разбитость у настолько молодой и, еще совсем недавно, такой полной жизни девушки. Его Марины.
Нет, он осознавал, что произошедшее травмировало ее, понимал и признавал, что это нормально и ожидаемо: возраст Марины, потеря матери, их сильная привязанность, ситуация… И не перебивал собственную мать, каждый вечер втолковывающую ему эти доводы. Просто Михаил едва выносил то, что происходило с его солнышком. И готов был сделать что угодно, чтобы она вновь стала самой собой. Пусть кто угодно так мучается, но не его Марина. И плевать ему на логичные доводы!
Тем не менее, и вся его решимость и целеустремленность помогали слабо. Хотя он действительно старался. Непонятно, откуда Михаил черпал силы после работы и курирования двух компаний, но он не опускал руки и пытался растормошить Марину. А она не то чтобы сопротивлялась, просто…
Он возвращался домой поздно, чаще всего около десяти вечера. Уставший, голодный, измотанный переговорами с партнерами и новыми договоренностями с губернатором, который оказался шкурно заинтересован в выяснении подробностей этой аварии. И первое, что он делал – шел в комнату, выделенную Марине. Она не спала, это он точно знал. Чего Миша не знал, так это – спала ли она вообще? Или только отключалась под влиянием безумного количества таблеток, которые он все так же заставлял ее принимать по рекомендации врача, а Марина слушалась?