Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб
Шрифт:
– Тебе нужен шадди, – определила графиня. – Вообще-то тебе нужна кровать, но чуть позже. Сейчас войдут дамы, и мы кое-что выясним. Твое дело не удивляться.
– Это не Дикон?
– К сожалению, это Окделл, но не все так просто.
– Закатные твари!
Не услышала? Рафиано тактичны… А он, дурак, надеялся, что Арлетта что-то все-таки найдет. Какой-нибудь ход…
Иноходец зевнул и застегнул олларовский мундир. С маршальской перевязью. Видел бы дед! А хоть бы и видел… Маршал Шарло выбрал то, что следовало, и нечего было сворачивать к Ренквахе.
Принесли шадди.
– Я дам буфетчику пару уроков. – Арлетта поставила чашечку на поднос. – Это ужасно!..
– Неважно. – Робер с трудом удержался от искушения присвоить отвергнутый графиней напиток. Марианна не велела выпивать больше трех чашек в день, и он обещал, но тогда они собирались жить долго и счастливо. – Шадди должен быть крепким, остальное – неважно.
– Только когда надо проснуться, – зевнула Арлетта. Графиня устроилась у окна в кресле, на котором взлетал в прыжке дождавшийся хозяйки олень. – Представляешь, я встретила знакомую юных лет. Одетта Мафра… Какой же красавицей она была… Ни денег, ни титула, ни мозгов, зато личико принцессы из сказки.
– Неужели?
– Увы. Виконт, мы готовы.
– Позовите дам, – велел Мевен. Он шадди не пил и в отличие от Робера понимал, что происходит. Двое гвардейцев замерли у стены, еще двое встали у дверей, словно на одном из затеянных Альдо советов. За плечом левого гвардейца тикали часы. Закатные твари, он проспал почти три часа!
Заскрипело, зашуршало. Дамы вошли гурьбой. В своих траурных платьях они напоминали черных алатских овец, особенно Одетта Мэтьюс. Мевен галантно поднялся из-за стола. Робер понял, что ведет себя по-свински, но вскакивать было поздно. Арлетта даже не шелохнулась. Кабинет капитана личной королевской охраны был большим, сидящая на другом его конце графиня казалась молодой и гордой, как демоница. Эпинэ смотрел на материнскую подругу и не заметил, как Мевен подал знак и гвардейцы четко, словно на параде, заступили выход.
Толстуха вздрогнула, Дженнифер словно бы и не заметила, шесть других дам, из которых Робер помнил только Феншо и Лору Фарнэби, молча переглянулись. Глаза красными были у всех, только горе от бессонницы и горе от тертого лука отличишь не всегда. Эпинэ потер виски, понимая, что ненавидит и этот траур, и эти лица, и то мерзкое, что сейчас наверняка всплывет.
– Графиня Феншо, – словно выстрелил именем Мевен, – почему к ее величеству пошли не вы?
– Я де услышала, – к красным глазам добавился немедленно покрасневший нос, – де услышала… Я дичего де предполагала… Если бы…
– А почему услышала баронесса Дрюс-Карлион?
– Де здаю… Я де слышала, я дичего де слышала!
– Госпожа Мэтьюс, что сказал Окделл, когда уходил?
– Ох!.. А почему… Почему я?
– Что он сказал?
– Он…
– Что он сказал?
– Я обожала ее величество! – провыла дама. – Обожала!.. Она была… так добра…
– Что сказал Окделл, когда уходил?
– Что… ее величество вызвала фрейлину… и просит… не беспокоить.
– Герцог Окделл долго пробыл у ее величества?
– Не знаю!.. Я ничего не знаю… Я любила ее величество…
– Госпожа
– Долго… Мы пили розовый отвар… Мы выпили розовый отвар… Мы заварили отвар…
– Около трех четвертей часа. – Дженнифер хотя бы не тряслась.
– Окделла привели вы?
– Да.
– Почему?
– Обычно посетителей, проходящих через Весенний садик, встречаю я.
– Кто еще проходил этой дорогой? – сухо уточнила Арлетта Савиньяк.
– Герцог Эпинэ, его высокопреосвященство, дочь госпожи Мэтьюс, врачи, которых приглашал брат Анджело.
– Госпожа Мэтьюс, вашу дочь тоже встречала графиня Рокслей?
– Нет! – завопила толстуха. – Ее встречаю я… Но моя дочь… Она приходила только раз! Это было важно, это было очень важно… Малыш мучился животиком и…
– Кто встречал его высокопреосвященство и герцога Эпинэ?
– Никто… Они проходят… проходили сами. Монсеньор – кузен ее величества и маршал… Его не задерживают. И его высокопреосвященство. А врачей проводил брат Анджело. Их было шестеро… За все время.
– Значит, единственный посетитель, которого встречала графиня Рокслей, это Окделл?
– Да. – Женщина задумалась, но почти сразу уверенно кивнула. – Да!
– О визите Окделла сообщил гвардеец. Что именно он сказал? Госпожа Нэж, вы помните?
– Пожалуй. – Эту даму средних лет Робер видел раз или два. Она была молчаливой и казалась неглупой. – Гвардеец сказал, что герцог Окделл хочет видеть графиню Рокслей.
– Об аудиенции упоминалось?
– Нет.
– Вы сидели напротив часов. Вы запомнили время?
– Я не очень уверена… Кажется, было без четверти четыре. Или без двадцати.
– Кто-нибудь может сказать точнее?
– Без двадцати, – негромко сказала Лора Фарнэби. – Три четверти отбило, когда Дженнифер спустилась в сад.
– Во сколько пришли графиня Рокслей и Окделл?
– Было чуть больше пяти.
– Вы уверены?
– Да. Уже отзвонило.
Кто когда пришел, кто что сказал, кто где сидел, кто заваривал лепестки роз и разливал отвар по чашкам… Робер пытался слушать и даже запоминать, но память отказывалась удерживать ненужное ни ему, ни Катари, ни Дикону. Наверное, Арлетта Рафиано знает, что делает. Ноймаринен захочет знать все, он должен быть уверен, что это не заговор, а нелепая случайность. И Алва должен знать все, и Эрвин, и брат, так и не ответивший сестре. Ариго будет легче всех, он потерял Катари не сейчас, а двадцать лет назад…
Расспросы продолжались. Они были даже безнадежней заупокойной службы, на которую нельзя не идти и которая не связана с умершим ничем, кроме проклятого «так принято…». Так принято. Носить траур. Приспускать флаги. Писать письма. Произносить и выслушивать выдуманные чуть ли не в Гальтарах слова и не мочь выдохнуть то настоящее, что только и имеет значение. Мятеж не дал проводить Жозину как должно, кто бы тогда сказал, что это – везение… Насколько легче не иметь времени думать, что не хватило минуты, слова, мысли, чтобы беда прошла стороной и под Шар Судеб угодили другие. Чтобы уже их близкие гадали, где нужно было сделать шаг, где – подставить плечо, где – спустить курок.