Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб
Шрифт:
– Ты же хотел знать…
– Больше не хочу, да и не видел я никого. – В том, что она говорит, может быть смысл, но тогда… Нет монахов, нет и опасности! – Тебе что-нибудь нужно? Негоцианты ради тебя весь Талиг перероют.
– Поблагодари их, мне ничего не надо… Придумала! Скажи им, чтоб нашли серебряных оленей… Ардорские статуэтки. Когда приедет Арлетта, пусть ее встретят олени. Поблагодари своего Карваля от меня за новости… С Арлеттой и Марианной мне будет легче. Робер, как же я устала… от Дженнифер, от Одетты. Раньше они не ссорились, теперь спорят из-за каждой мелочи, а я должна решать… Да мне все равно, что есть в обед и чем мыть руки! И им все равно,
– Ну так стань не такой святой и прогони.
– Не издевайся. Я не святая… Ты не представляешь, что я делала. По молодости, от безысходности, но делала… Это не на тебе кровь, на мне.
– Катари!
– Дай мне договорить, я не знаю… Не знаю, будет ли у нас время и захочу ли я говорить… Я шла в сад за памятью о доме, а тут… Не думай обо мне лучше, чем я есть. Я сожалею, что вернула к себе прежних дам, что не объяснила Окделлу его место, что выпустила Штанцлера, что обещала ему аудиенцию, но я не могу брать слово назад! Я регент, а все вокруг… оно ужасно. Значит, власть должна держать слово особенно крепко. Я ошибалась, я их… почти ненавижу, но пока я регент, все останется, как я сказала. Потом Рокэ все исправит. Пусть прощает или судит, я… я уже буду свободна.
– Почему ты так говоришь? Тебе плохо?
– Не обращай внимания, это из-за маков. Из-за того, что они не такие, как дома… Знаешь, в нашей памяти есть что-то от цветов. Стыд – крапива, гиацинты – надежда, маки – несбывшееся… Ты должен будешь подтвердить развод у нового регента, это обязательно. Не забудешь?
3
Дьегаррон заявился, когда его никто не ждал. Решившая не пугать на ночь глядя командующего Матильда отказалась от приглашения, накорябав на сей счет вежливую записку. Покончив с ужином, принцесса принялась расспрашивать о ежанских делах невысокую плотную тетку лет пятидесяти, мобилизованную по приказу маршала гостье в камеристки. Тетку звали Натали, и она ни разу в жизни не видела гайифских париков и корсетов. Мало того, Натали не кудахтала и не косилась с ужасом на мужские сапоги и фляги, в которых Матильда назло Бонифацию возила воду. Ее высочество успела узнать, что мужа ее новой служанки убили седуны и что та скорее сдохнет, чем уедет из Ежанки, и тут с крыльца завопил дежурный адуан.
Дьегаррон пришел пешком в сопровождении одного лишь Хавьера, но с букетом желто-лиловых ирисов.
– К сожалению, я не представлял, что задумал его преосвященство, – признался кэналлиец. – О вашем прибытии мне стало известно только сегодня. Надеюсь, путешествие вышло не слишком обременительным.
– Не слишком, – подтвердила Матильда.
Первую неделю пришлось поспешать, догоняя ушедшую вперед армию, но Бонифаций поспешал разумно, и выходила совсем не та бешеная скачка, как зимой, при бегстве из Олларии. Да и с кормежкой дело обстояло гораздо лучше, но хвалить олларианца не тянуло. Матильда молчала, разглядывая гостя. Маршал все еще выглядел больным, но держался бодрее, чем в Тронко. Это радовало, но о чем с ним говорить, не о погоде же?
– Нам повезло с погодой, – сообщила принцесса и спохватилась: – Прошу вас, садитесь.
– Я люблю степные дороги, – негромко сказал кэналлиец, – хотя они могут показаться однообразными. Каждый день – одна и та же отцветающая степь, одно и то же небо, те же спутники и разговоры… Вы довольны ужином и домом?
– Я довольна всем, а вот те, кого вы по моей милости выставили…
– Выставлять было некого. – Дьегаррон улыбнулся и сразу же, как и прежде, поморщился. –
– А я надеюсь, что ваш кабан знал, что делал, когда тащил меня сюда. Я в самом деле нужна? Для чего?
– А что говорил его высокопреосвященство?
– Вы разве не решили, что станете врать? Да, благодарю вас за цветы и пистолеты. Не стоило беспокоиться.
– Как они бьют?
– Хорошо… – До чего она дошла, если ей все равно. – Очень хорошо, но цветы в мои годы – это слишком.
– Там, где появляются женщины, появляются и цветы. – Кэналлиец упрямо не спускал флаг вежливости. – Эти ирисы видели многое. Они росли у старой таможни. Ее сожгли, адуанов вырезали, а цветы выжили. Не все, только те, что росли с краю, у канавы. На следующий год они расцвели. Их увидел известный вам Шеманталь, он как раз инспектировал бывшие посты. Нужно было решать, отстраивать ли Ежанку, или строить форт на новом месте. Нам ответили ирисы и куст сирени. У вас должны стоять именно эти цветы, сударыня.
Дарить то пистолеты, то ирисы с пожарища… Анэсти б сдох, до такого не додумался, а внук – тем более.
– Вы – странный маршал.
– Я – кэналлиец, мы все суеверны. Не знаю, что вам говорил Бонифаций, но вы приехали, и я вам за это благодарен. Я не считал себя вправе просить вас о таком одолжении.
– Да вы хоть знаете о каком?
– Я уже сказал: я суеверен, – маршал поднес руку к загорелому лбу, – и нам в самом деле очень нужны свидетели… Свидетели того, что мы всего лишь исполняем свои обязательства перед союзниками. Но ваше возвращение значит гораздо больше.
– Возвращение?! – Если все кэналлийцы такие сумасшедшие, надо было ехать не в Агарис, а в Алвасете! – Твою кавалерию, я дальше вашего Тронко не забиралась!
– Вы вернулись к нам, а куда именно, не важно. Армия не пускает корней. Скоро мы отсюда уйдем, хотя неделю, а может, и больше простоим в Ежанке. Сейчас вы утомлены, я тоже, но завтра… Скажем, за обедом я готов рассказать о Сагранне и положении дел в Кагете и Гайифе. Вы ведь предпочитаете птице мясо?
Что ж, на войну так на войну, свидетелем так свидетелем… Война – это не только смерть, но и жизнь, горение вместо гниения, чего еще можно желать на старости лет?
Ее высочество тронула морисские пистолеты и сообщила:
– Я ем все, но без имбиря и этого вашего… преосвященства.
4
– Я не могу выпускать животное к посторонним в таком виде, но мой куафер решительно отказывается иметь с ним дело. – Коко озабоченно вздохнул. – Я просто не знаю, как быть. С одной стороны, мы в ответе за тех, кого нам оставили друзья, с другой – это опасно для жизни, с третьей – Фальтак и Сэц-Пьер едят все больше… Если б я мог выпускать к ним Готти, с ними стало бы легче разговаривать.
– А почему бы вам их просто не выгнать? – поддержал разговор Робер. Собачьи прически и прожорливость философов Иноходца беспокоили в последнюю очередь, но он не представлял, с чего начать разговор.
– Они истинные жрецы. Я далек от дурных каламбуров и не называю их жрецами форели, хотя они и потребляют ее чрезмерно. Нет, дорогой друг, они истинные жрецы некоего идола, который они называют натурой, а я, как вы знаете, к идолам неравнодушен. К тому же так волнующе наблюдать нечто малопонятное и местами пугающее непосредственно перед ужином… И все же как мне поступить с собакой дорогого Марселя?