Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь
Шрифт:
Вольфганг-Иоганн сдвинул пшеничные брови.
– Золотого Договора больше нет, это так. – Для своей речи бергер предпочел талиг, и это было мудро. – Дриксен развязала войну, Агарис исчез, Гайифа исчезает, но, пока существует Талиг, Горная марка будет ему верна. Мы не вложим меч в ножны, пока дриксы на талигойской земле истребляют марагов, но мы помним, что нынешний год не терпит крови. Проэмперадор Надора заключил мир, я признаю этот договор и присоединяюсь к нему, однако нужно решить, как быть с Каданой и Дриксен.
– Нужно, – согласился
– Я поклялся кровью, – чуть улыбнулся Лионель, предоставив додумать недостающее варварским мозгам. Некоторые вещи лучше говорить с неохотой, лишь отвечая на заданные в лоб вопросы.
– Регент Талига одобрил перемирие, – напомнил маркграф, и Лионель мысленно подобрался, будто готовясь к прыжку. – Он должен одобрить и мир. Гонец выедет с рассветом.
– Регент Талига слишком далеко на юге, – словно бы с досадой проговорил Савиньяк, – он не видит ни нашей войны, ни наших… обвалов. Его величество Карл ближе, но он пока не может ни воевать, ни заключать и разрывать союзы. Излом не дает времени никому; решать нужно здесь и сейчас, а решив, не юлить и не отступать.
– Мне не перед кем отчитываться, – буркнул Хайнрих именно то, к чему Ли и подводил. – Я снимаю войска с перевалов и выдвигаю их к Каданской границе. Если Джеймс нарушит границу Северного Надора… Тем хуже для Джеймса.
– Дорогой Вольфганг-Иоганн, – совсем тихо, словно не желая говорить при Хайнрихе, напомнил Савиньяк, – армии фок Варзов, по существу, больше нет, вся надежда Марагоны и Проэмперадора Севера на армию моего брата, но очень может быть, что Эмилю придется повернуть к Олларии…
– Каждому своя ноша! – отрезал бергер, и Лионель понял: победа! – Мы не оставим без помощи ни марагов, ни столицу.
Дальше стало совсем просто. Фрида, которая могла бы вмешаться, злилась в Агмштадте, а трое союзников слишком спешили и слишком во многом сходились, чтобы пререкаться из-за мелочей.
2
Карои вернулся, когда голова каравана выползала на Старую Королевскую дорогу, которая, по словам Левия, некогда называлась Львиной. Алат не потерял ни единого человека и отнюдь не казался вымотанным.
– Мы делали что могли, – рассказывал витязь, обтирая запыленного, но отнюдь не загнанного коня, – но эти твари, как бракованные гончие, руби не руби, прут вперед. За казной.
– Что?! – не поверил собственным ушам Робер.
– Так кричали вожаки, когда мы выманивали кавалеристов. Конница у них, к слову сказать, есть. До эскадрона… Хотел бы я сказать, что она была, но эти скоты так из-за пехоты и не вылезли, а пехота пряталась за деревьями. И какой осёл вздумал обсаживать дорогу!
Эпинэ словно вживую увидел немалые тополя, тянувшиеся в две линии до самого поворота на Старую Барсину. Деревья могли бы прикрывать и отступающих, но возиться с дорогой к давно брошенному городу никто не стал.
– Кажется, был приказ Франциска, –
– Ничуть не изменились, – пожал плечами алат. – Мы обогнали их на пару часов. Что делаем?
– Вы поите лошадей и отдыхаете, мы перегораживаем дорогу. Не здесь, ближе к Кольцу. Продержимся сколько можем, потом отойдем, а вы нас прикроете. Пока останетесь в тылу и на обочине.
– Хорошо, – кивнул все же уставший витязь. Он мог сколько угодно досадовать хоть на тополя, хоть на засевших за спинами пехоты вражеских конников, но без алатской «прогулки» драка началась бы уже к полудню, а так пришлось ждать и ждать.
Барсинцы задержались не на два часа, а на все три, и это было очень хорошо, поскольку долгого боя не вышло. Замаячила и убралась назад, за поворот, группа всадников, а потом и по дороге повалила, и из кустов полезла пехота. Подошла, развернулась и открыла огонь, под прикрытием которого часть мерзавцев со всех ног бросилась вперед. Стрелки Робера ответили, но остановить атаку не могли.
Карои не ошибся: бесноватые остались бесноватыми. Смерти не боялись, перли как одержимые, причем солдат в первых рядах не было, только вооруженные чем попало горожане. Они таки дорвались до баррикады, и повторилось то, что было в Олларии, только второй волной здесь шли дезертиры, стрелять по которым было уже некому.
Командир барсинцев рассчитал верно, и Робер приказал отступать. Выручили витязи, дали возможность отойти, потом все вместе, огрызаясь на ходу, пятились к Кольцу. Начинало темнеть, дорога уводила дальше и дальше в невысокие заросли, потом показалась прогалина.
– Надо бить, – сказал Карои, и Робер согласился.
Алаты больше не пели. В полной тишине они укрылись за деревьями, выждали и, пользуясь последним светом, саданули барсинцам в бок, вырубив и втоптав в дорожную пыль авангард. Как ни странно, этого хватило. Робер стоял бок о бок с вытиравшим саблю Балинтом и ждал, то вслушиваясь, то глядя на застывшего рядом Готти. Потом пес еле слышно тявкнул, почти кашлянул: вернулись свои.
– Отстали, – устало доложил коренастый витязь, – на бивак встают.
– Хорошо бы их потревожить, – хрипло сказал Карои, – только лошади на пределе.
– Не только лошади. Балинт, мы отыграли один день из двух. – Это если кэналлийцы успеют, захотят успеть… – Мы сможем разнести эту сволочь ночью так, чтобы завтра она сидела смирно?
– Нет.
– Значит, загоним беженцев хоть в какое-нибудь укрытие и будем держаться, но это утром, а ночью – отдыхать.
Карои не спорил, что говорило само за себя. К Кольцу выбрались уже почти в темноте. Изгрызенный непогодой столб тянулся к прорывающим пока еще синий бархат звездным гвоздям, в зарослях кто-то скрипуче орал. Чтобы все окончательно стало дурной сказкой, не хватало лишь закатной твари. Чтобы стало страшно, не хватало страха.