Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь
Шрифт:
Да, нашлись те, кто протянул упавшей руку, девушка помнила каждого и молилась за всех. Юлиана объяснила, что талигойцев с бергерами защищают Создатель и очень много святых, они добры, но не любят недомолвок и обилия слов. Трясясь в повозке, засыпая на постоялых дворах, вступая на доски паромов, гоганни упорно твердила про себя имена своих защитников и спасителей. Это было очень трудно – просто перечислять, но так решил Создатель. Мэллит представила его себе, сильного и быстрого, с глазами из голубого льда и неподвижным лицом. Создатель походил
Гоганни помнила, как Райнштайнер обрывал непонятливых, и говорила с похожим на него богом по правилам. Она просила защитить принцессу Матильду, герцога Эпинэ, сержанта Дювье, генерала Карваля, полковника Придда, вице-адмирала Вальдеса, капитана Джильди, баронессу Вейзель и генерала Вейзеля, ничего про них не объясняя. Детей Кабиоховых недостойная тоже просила, стала просить после встречи с тем, кто при жизни звался Енниолем. Отринь бывшую Залогом ее кровь, разве нашли бы ее, освобожденную первородным?
Достославный из достославных и юноша в странном платье знали, что грядет беда, и хотели, чтобы ее отвели, но ничего не могли. Они потеряли тень и сами стали тенями, а тень не помнят, не слышат, не понимают.
Будь Мэллит счастлива и любима, она бы ночами спала, целуя во сне свою любовь, но боль чутка, как лисица, она услышала зов. Достославный из достославных говорил, девушка пыталась его понять, но кто поймет туман и кто его удержит? Девушка старалась запомнить, чтобы передать мудрым, но до них было так далеко! Роскошная не понимала, но обещала, что ее Курт найдет ответ; она везла Мэллит к нему, но им мешала война.
У города, чье имя было слишком длинным, чтобы его повторить, солдаты с усталыми глазами сказали, что дальше ехать нельзя. Юлиана заговорила с офицером как жена генерала Вейзеля и получила в спутники сержанта, высокого и желтоволосого, с круглым розовым лицом. Их повезли вдоль реки, чьи берега поросли высокими, подобными свечам цветами. Мэллит любовалась сотканными летом коврами, но радость была хрупка, словно стекло, а новости, что настигали путников, крушили, подобно молотам.
– Это ужасно, – сказала роскошная, выслушав старика в кирасе и с шарфом того же цвета, что и свечи-цветы. – Это ужасно и невозможно, но дриксов пустили в Марагону! Курт, должно быть, вне себя, я даже представить не могу, что он скажет маршалу, но, дорогая моя, нам придется повернуть.
– К морю? – испугалась Мэллит. – Я не могу… Я поклялась рассказать…
– В Хексберг прекрасный воздух, но даже он будет отдавать дриксами! – Лицо баронессы Вейзель стало грозным. – Можешь не сомневаться, я спрошу Курта, как такое могло произойти. Маршал стар и нездоров, но куда смотрит регент?! Мы не для того брали Гельбе, чтобы «гуси» плескались в Хербсте! Что ж, едем через Нойвид.
И они ехали, а дриксы оказывались всюду, обрывая дорогу за дорогой, как в дурном сне. Нареченная Юлианой была полна гнева и тревоги, а Мэллит… Мэллит каждую ночь ждала достославного
Девушка смотрела то на луну, то во тьму и не знала, есть ли еще у столицы талигойцев месяц, неделя, день… Гоганни не обременяла спутницу жалобами и вопросами – та и так стремилась к цели, забывая о своем чреве. Однажды это едва не обернулось бедой. Роскошная пролежала шесть дней, и Мэллит сидела рядом, чувствуя, как утекает время. Если б девушка могла отыскать дорогу сама, она бы сбежала к тем, кому задолжала больше, чем отцу и отцу отца, но леса Марагоны были слишком похожи, а люди в малиновых поясах – несговорчивы. Суровые, они чтили генерала Вейзеля и потому слушали роскошную.
Мэллит смирилась, а утром сержант узнал, что была большая битва и большая буря. Рассказавшие об этом ополченцы шли во Франциск-Вельде.
– Не в Гюнне? – удивилась роскошная, но Гюнне был взят, и нареченная Юлианой заплакала. Она любила этот город. В Гюнне на общие праздники съезжались бергеры и мараги, малиновый цвет мешался с бирюзовым, девушки дарили воинам венки и получали от них браслеты.
– Там пекли пирожки с черникой. – Баронесса Вейзель громко всхлипнула. – Теперь нашу чернику собирают дриксы… Чтоб им гадюк насобирать! Ты хоть раз ела чернику?
– Нет… Наверное, нет.
– Наверное?! Это лучшая ягода в мире! Правда, не для тех, у кого излишне крепкий желудок… Ты должна научиться печь пирожки с черникой, без этого хорошего дома не выйдет. Жена печет пирожки, муж жарит мясо, остальное можно доверить слугам. Мясо тоже можно, если мужчина занят, как бывает занят Курт, но хозяйка, не способная замесить тесто, – это немыслимо!
– Я умею жарить кур, – зачем-то сказала гоганни, – и запекать рыбу.
– Бедная девочка. – Голос роскошной дрогнул. – Конечно, я научу тебя всему, но я не понимаю твоей матери! С чем ты жаришь кур?
– Нужно одиннадцать и четыре травы, – покорно начала Мэллит. – Как сутки вмещают в себя ночь и день, так запах курицы вмещает в себя соблазн и отвращение. Одиннадцать трав… поднимают? Подвышают? Делают больше?
– Усиливают…
– Да! Усиливают соблазн, три убивают отвращение…
– Курт не выносит куриного бульона из-за запаха. Что это за травы?
– Я не знаю, как их назвать на языке роскошной…
– Что? Не поняла. Что за «роскошная»?
– Я… Мы говорим о людях, как будто их тут нет… Не по имени, а как видим…
– Значит, я для тебя «роскошная»? – Нареченная Юлианой прижала Мэллит к себе. – Курту понравится. Очень понравится! Ты не можешь назвать твои травы, но если ты их увидишь, ты их, надеюсь, узнаешь?
2
Папенька, когда Марсель виделся с ним последний раз, немало рассуждал о том, что делать с эсператистским кардиналом. Большинство идей было не лишено фамильного изящества, но все они подразумевали кардинала живого, а Марселю достался мертвый.